Но нет и ещё раз нет!.. Не соскользнёшь ты в пропасть небытия, не отдашь во власть чужебесам Святую Русь!.. Вот слез с печи древний старец Гурьян, взмахнул своей немощной рукой и прогнал лиходея. И то же сделал дед Амвросий в соседнем хуторе. И перестали пить казаки, а скоро начнут рожать детей и казачки. И снова расцветут эти некогда многолюдные поселения на Дону, и зазвенят тут, как встарь, удалые казацкие песни, и во дни престольных праздников ударят колокола вновь отстроенной Николиной церкви. Будет у нас жизнь, вернутся к нам былая удаль и былое счастье!..

Около двух лет проработал Борис Простаков на строительстве храма; сдружился со многими казаками, сросся с деревенской жизнью и даже думать перестал о жизни городской, о возвращении в Москву, где у него не было ни родных, ни хорошей квартиры, а теперь уж и профессия физиолога не звала его обратно в институтскую лабораторию. А всё дело в том, что, работая в храме, общаясь ежедневно с Вячеславом Кузнецовым, человеком, убеждённым в наличии Бога и глубоко верующим в него, он и сам проникся спасительной, благотворной верой, а, поверив в Творца, задумался о своём открытии, о правомерности вторгаться в мир, сотворённый Богом, и постепенно пришёл к выводу, что прибор он свой пускать в дело не будет и в руки его никому не отдаст. Где-то он читал, что создатели атомной, а затем и водородной бомб терзались сомнениями, а пилот, сбросивший бомбу на Хиросиму, лишился разума, а затем и умер в молодом возрасте. И Борис, поразмыслив обо всём этом, окончательно пришёл к выводу, что открытие своё он никому не отдаст и науку о проникновении в клетку и молекулу бросит, а будет жить в деревне и заниматься трудом физическим, выращивать хлеб, овощи, водить животных. Делился своими планами с генералом, но тот молчал, советы давать не торопился.

Генерал тоже много работал на строительстве храма, но в последнее время у него болел позвоночник, и он не знает природу этих болей, и это его беспокоит. Борис наладил ему массажи, и генералу они помогают. Сегодня воскресенье, на работу в храм им не идти, и они позволили себе долго поваляться в постели. Борис сделал генералу массаж, и тот ожил, сказал, что теперь уж спина его болит меньше — очевидно, это у него радикулит, и он, слава Богу, отступает.

Спали они в одной комнате, генерал на своей большой родительской кровати, а Борис на диване. Сначала у них были трое ребят из бездомных, но ребята всё больше задерживались в детском доме — там им веселее, — летом работали в саду, сдружились, да так там и осели. В дом генеральский приходили, но лишь затем, чтобы помочь вскопать огород, собрать урожай, заложить его в погреб на хранение, а потом снова уходили в приют.

Генерал и Борис не спали.

— Деньги я почти все отдал Кузнецову, и тебя обобрал — вот что меня тревожит, — говорил генерал. — Но ты, Борис, не беспокойся, в погребе у нас всего много, а я получаю пенсию — вдвоём-то проживём с тобой, хватит нам на еду. А если и купить что надо из одежды, поедем в город, там на рынке за бесценок неплохие вещи можно подобрать. И хотя меня тошнит от поношенного тряпья, но что поделаешь: на новую одежду денег у нас нет. Наши деньги Абрамовичи да Ходорковские в заграничные банки уволокли.

— Не беспокойтесь, Иван Дмитриевич, я пока обхожусь, а там колхоз пойдёт в гору, что-нибудь платить будут. Прошлой осенью сад большую прибыль принёс, Елизавета Камышонок всем деньги давала, и мне немного от неё досталось. Я у них с месяц отработал. Хватит мне пока, потом к Денису Козлову на ферму пойду, вот так и проживём.

— Да, Денис молодец. Он многим работу даёт и на зарплату не скупится. Сам же и на храм ходит, иногда и всю смену, а то и полторы отработает. Много тут у нас в станице хороших людей, помогают друг другу.