Каролина чуть откинулась назад и оперлась о дерево. Ей мешали поля шляпы; тогда она сняла ее и поправила волосы, после чего, вздохнув от удовольствия, вновь откинулась и сказала мечтательно:

— Вейн, ответь на мой вопрос; мне не терпится услышать, что ты скажешь.

Он придвинулся чуть ближе.

— Ладно, — произнес он. — Я скажу тебе правду. В свое время я знал многих женщин, всех типов и национальностей, но пока не встретил тебя, Каролина, не понимал, что такое любовь. После того, как я сближался с женщиной, мне всегда становилось скучно; возможно, меня начинала раздражать ее глупость, неприкрытые женские уловки, а, прежде всего, пожалуй, — отсутствие характера. По собственной тупости я считал, что все женщины одинаковы, и что за близким знакомством неизбежно следует пресыщение. Желать, думал я, — это всего лишь испытывать голод, а, утолив его… забываешь то, что испытывал.

Вейн коротко рассмеялся; смех звучал почти как извинение.

— Господи, как напыщенно я говорю! Но потом я полюбил, Каролина. Да разве этим словом выразить такое чувство, как наше? Ведь то, что между нами, — гораздо глубже, значительнее, и это невозможно передать словами!

— А те, другие женщины? — начала Каролина, но лорд Брикон наклонился, и губы его вдруг оказались совсем рядом с ее губами.

— Стоит ли нам говорить о них, любимая? — спросил он. — Они всего лишь тени — бледные, слабые, ничего не значащие тени, которые мне как-то трудно припомнить сейчас, когда ты рядом, и я ощущаю на щеке твое дыхание, когда знаю, что стоит лишь протянуть руку, и я почувствую биение твоего сердца.

У Каролины гулко застучало сердце, и она глубоко вздохнула.

— Каролина, посмотри на меня.

Она посмотрела ему в глаза и поняла, что даже и не догадывалась раньше, насколько сильно он ее любит. Если он попал в колдовские сети, то и с ней случилось то же самое; сто лет пройдет или сто веков — неважно, — им никогда не вырваться из этих сетей. Долгое, долгое мгновение они смотрели друг на друга. Затем бережно, с невыразимой нежностью лорд Брикон обнял ее.

Долго они сидели так, прижавшись друг к другу, охваченные восторгом, мучительнее и прекраснее которого ничего никогда не испытывали. Когда Каролина, наконец, шевельнулась, чтобы прижаться лицом к его плечу, он почувствовал, что она близка к слезам.

Миновал час, и еще один. Они то говорили, то молчали, но каждое мгновение были счастливы, словно ни один из них не ведал ранее, что такое счастье. В объятиях Вейна Каролина испытывала дрожь и трепет, но не было страха, который он возбуждал в ней прежде. Никакие слова и доводы не могли бы подействовать на нее так, как его нежность — она помогла ей оценить его бескорыстие и преданность. Теперь она поняла, почему его страсть и желание были подчинены более высоким чувствам — стремлению поступать так, чтобы было лучше для нее.

— О Вейн, — сказала она, наконец, чуть всхлипнув, — если это не может продолжаться вечно, тогда я хотела бы умереть сейчас, в твоих объятиях, и с радостью встретила бы смерть.

В ответ он чуть крепче прижал ее к себе и тихо сказал:

— Мы же условились не говорить о будущем. Пойдем, любовь моя, ты, должно быть, проголодалась. Я отвезу тебя в гостиницу недалеко отсюда, где можно перекусить. Я чувствую, тебе не хочется возвращаться в замок и позволить кому-то вторгнуться в наш золотой день.

— Да, пожалуйста, давай не будем возвращаться! — воскликнула Каролина.

Гостиница оказалась крохотной; они были единственными посетителями. Польщенный и обрадованный их приездом, хозяин старался изо всех сил, и ленч удался на славу.

Позже они снова катались верхом.