Аспиранты мои умирают, исследования оборачиваются подделкой. Я лишился работы, а Кэп Энсон… — он горько усмехнулся самому себе, — а мой отец меня не любит».
Он поднялся и открыл дверь в свою лабораторию. Конечно, проходящая здесь реакция окисления не вносила особого вклада в науку, но, как говорил Кэп Энсон, приятно проделывать опыты собственными руками.
Однако сейчас он с грустью глядел на свою несколько шаткую установку и сомневался, доставит ли ему работа удовольствие. В данную минуту вид заброшенных приборов вызывал в нем только неприязнь. Неприятным казался сосуд с застывшей смесью, неприятны были и связанные с ним воспоминания. Он не прикасался к установке с того вечера в четверг, когда отправился к Ральфу за кислотой и нашел его мертвым. Все так и осталось подготовленным для опыта — и колба, и пластиковые трубки, и бледно-зеленый баллон со сжатым кислородом.
Брейд машинально взглянул на баллон. Странно!
Разве он пуст? Он твердо помнил, что сменил его незадолго до опыта. Манометр высокого давления должен показывать не меньше чем тысяча восемьсот фунтов на квадратный дюйм. Но стрелка стояла на нуле.
В чем дело?
Неужели он забыл закрыть баллон и газ вытек? Манометр низкого давления тоже показывал нуль. Брейд проверил кран — он оказался завинченным. Утечки быть не могло.
Возможно, он закрыл вентиль на баллоне, выпустил из редуктора то небольшое количество кислорода, которое в нем содержалось, а потом закрутил кран?
Так полагалось поступить, но Брейд не помнил, чтобы он все это проделал.
Он положил руку на вентиль и попробовал повернуть его слева направо. Вентиль не поддавался. Очевидно, он был закрыт. Пальцы его напряглись, чтобы повернуть вентиль в обратном направлении, пустить кислород в редуктор и увидеть, как двинутся стрелки манометров, но он остановился.
И жизнь его, висевшая в эту секунду на волоске, была спасена. Его наметанный глаз химика, внутреннее чутье, выработавшееся за двадцать пять лет практики, бессознательно отметили что-то неладное и заставили его остановиться.
Это «что-то» при внимательном рассмотрении оказалось едва уловимым поблескиванием, следом маслянистой жидкости на крышке резьбы между редуктором и баллоном. Он поскреб резьбу ногтем и поднес палец к носу.
Ему почудилось, что он остался один в бездонной, звенящей тишине. Он потянулся к гаечному ключу и начал отворачивать шестигранную гайку. Она поддалась с непривычной легкостью. Брейд снял редуктор и убедился, что резьба влажная. Он не мог определить точно, что это за жидкость, но по консистенции она походила на глицерол. Если бы он не остановился и повернул вентиль справа налево, взрыв разнес бы лабораторию.
Брейд выпустил из рук редуктор, со звяканьем ударившийся о стол, и бессильно опустился на стул.
От сознания, что он едва избежал смерти, его била дрожь.
Он не заметил, сколько времени прошло, прежде чем дрожь улеглась. Он встал, удостоверился, что дверь в коридор заперта, и запер дверь, ведущую в кабинет. Пусть думают, что он вышел позавтракать. (Завтрак? Его мутило при одной мысли о еде!)
Он поймал себя на том, что сидит, уставившись на редуктор, на маслянисто-влажную, несущую смерть резьбу.
Последний раз он пользовался системой в четверг, в тот день, когда погиб Ральф. По всем признакам баллон в тот день был в порядке. С тех пор он не подходил к установке, но за это время в его лаборатории мог побывать кто угодно. Но не Ральф. В лучшем случае он запирал дверь своего кабинета в пять часов, уходя домой, а иногда и вовсе забывал запереть. Отправляясь на занятия со студентами, в библиотеку или завтракать, он всегда оставлял дверь незапертой.
Конечно, в лабораторию после четверга дважды заходил Кэп Энсон. (Он на секунду представил себе, как Кэп убивает непокорного ученика, посмевшего ему возразить, и против воли улыбнулся. |