Невольно он снова вернулся мыслями к Кински. Кински встречался с Ральфом. Ральф хвалился, что докажет своими опытами несостоятельность теории Кински. Может быть, Кински как раз из тех завзятых умников, что готовы на все ради своей репутации, даже на убийство? Вдруг это он убил Ральфа? А потом задумал прикончить и Брейда, чтобы он не смог завершить работу своего ученика. Он так встревоженно спрашивал, не собирается ли Брейд продолжать исследования, а баллон был уже смазан. Может быть, он удалил бы глицерол, если б узнал, что Брейд не будет работать над этой проблемой? Или он уже ничего не мог изменить и спрашивал просто от извращенного любопытства? Да нет! Невероятно! Правда, Кински уже был в городе, когда умер Ральф, но откуда он мог знать про его опыты, чтобы так тщательно продумать убийство?

А вдруг покушение на Брейда вовсе не связано со смертью Ральфа? (Два разных убийства за неделю? Такое совпадение невозможно!) Но, предположим, кто-нибудь хотел свести с ним счеты. Ведь в конце концов он оскорбил в субботу Фостера и… Ранке. Неужели они настолько уязвлены, что могли бы решиться на убийство?

Он с содроганием вспомнил, как необычайно приветлив был Ранке, когда они встретились сегодня на лестнице. Что, если это благодушная снисходительность убийцы к жертве? Он уже считал Брейда мертвым — стоило ли расходовать на него эмоции! А Литлби? Ведь и его Брейд щелкнул по носу, значит, сегодняшнее уведомление о лекциях по безопасности тоже снисходительная подачка убийцы? В голове у Брейда мысли вертелись с бешеной скоростью. Господи! Да он сходит с ума! Как он может допустить, что Литлби способен на подобный шаг. Хватит!

Во всяком случае нужно сейчас же сообщить обо всем Доэни — ведь теперь ясно: кто бы ни был неизвестный преступник, на этот раз заподозрить его, внештатного помощника профессора Льюиса Брейда, никак нельзя! А если убийца всего один, то с Брейда снимаются подозрения и относительно Ральфа.

Почти хладнокровно он снял трубку, набрал номер. Будничный голос отозвался:

— Девятый полицейский участок. Офицер Мартинелли.

Стараясь говорить спокойно, Брейд сказал:

— Можно попросить полицейского Доэни? А когда он будет? Понятно. Нет, нет. Мне нужен именно он. Нет, ничего срочного. Будьте добры, когда он придет, передайте, что звонил профессор Брейд. Он меня знает. Скажите, что мне нужно как можно скорее поговорить с ним. Мой номер — университет 2–1000. Добавочный 125. Да, да, спасибо.

Он повесил трубку и долго сидел, глядя на телефон. Потом подумал: пожалуй, надо поесть.

Он не поехал завтракать, а быстро, стараясь ни с кем не встречаться, сходил за бутербродами. Он не мог решиться покинуть кабинет, пока не узнает, кто на него покушался. Здесь, за закрытыми дверями…

Но ведь именно здесь, за закрытыми дверями, его подстерегала смерть.

Брейд выпил кофе прямо из банки, хотя он еще обжигал, и только потом вспомнил про сливки. Тут он заметил, что уже скоро час, и подумал: надо идти к студентам.

Уходя, он запер дверь, несколько раз проверил замок (интересно, сможет ли он когда-нибудь еще оставить свою дверь незапертой?) и направился через весь коридор к студенческой лаборатории.

Чарльз Эммит готовился к демонстрации образования семикарбазона под давлением. Брейд взглянул на часы. Без пяти час. Через пять минут лабораторию заполнят студенты.

Он грустно размышлял о том, как вся жизнь преподавателя подчинена часам, разбита на лекции, семинары, лабораторные занятия, заседания.

Минутная стрелка приблизилась к двенадцати. В лабораторию, надевая через голову черный резиновый фартук, вошел студент, вежливо сказал: «Здравствуйте, профессор Брейд!», положил на стол свои тетради и книги, открыл обожженный кислотой учебник.