За годы работы в «Артефакте» он не совершил ни одного законного шага. И за все готов отвечать. За то, что поставил мельницу и выстроил музей, не согласовав ни один проект, что химичил с оплатой, завышал затраты и занижал прибыль, уходил от налогов, налом платил работникам... Да, нарушал, но совесть его как бы чиста: крутился для общей пользы, а не лично для себя. Но где грань? И кому это можно объяснить? В этом государстве, в этом обществе, где честно можно только украсть.

Под страхом уголовной ответственности за оскорбление личности и клевету Дудинскас готов был бы доказать, что это так, что в этой стране нет ни одного совершеннолетнего человека (несовершеннолетнего тоже, но с них иной спрос), который бы не нарушал закона, не был бы лжецом, вором, мздоимцем или коррупционером.

Ворует и обманывает каждый. Директор — выплачивая зарплату «налом» из «дельты». Его работник, который, получив «нал», не платит подоходный налог... Чиновник, за небольшую мзду это «не заметивший», прокурор, его не посадивший, — воры. Даже учительница-пенсионерка — воровка (сигареты в подземном переходе продает, а налоги не платит). Как и мальчишки, которые моют на перекрестке стекла машин, разумеется, не платя налогов, как и профессор, который, чтобы отложить на черный день свою зарплату, меняет ее на 30 баксов у входа в магазин, как и верзила, у которого он эти тридцать баксов купил, как и милиционер, который рядом стоял и делал вид, что «ничего не видит»...

Само собой получилось, что не вор в этом государстве только Всенародноизбранный — у себя ведь не крадут. Так пахан не крадет из общака, ему не надо, у него власть...

В такой ситуации только последнему дураку из его окру-жения не понятно, что воровской этот корабль скоро потонет. И за все придется отвечать. Тонуть никому не хочется, гем более — отвечать. Оттого они ему и служат, не считаясь законами и не выказывая сомнений. Боятся не столько его, сколько без него остаться.

Хотя и его боятся, зная, что любого можно вывести на чистую воду, прижать, посадить, как только перестанет чужить послушно. Любого банкира, любого министра или председателя передового колхоза. И сразу народ ис-пытает чувство восторга, наблюдая стремительное паде-ние непослушного из кабинета в камеру СИЗО. И полезет от этого восторга на ограды избирательных участков, как на решетки Зимнего дворца в известном историческом фильме...

Да, пока «Артефакт» не трогают, пока они никому не нужны. Но одно неосмотрительное решение, один слишком самостоятельный шаг, одна неосторожная реплика... И сразу накатят. Сокрытие, присвоение, превышение, да не просто, а в особо крупных размерах. И сразу все вокруг поверят, злопыхнутся, обрадуются...

Бросить все к чертовой матери? Пока не поздно...

над пропастью свободы

— А мне не надоело?! — повторил Дудинскас, но уже спокойнее. —. Каждый день изворачиваться и химичить. И каждый день помнить, что нас могут прихлопнуть, в лучшем случае — прикрыть.

— Нас все равно прикроют, — сказал Станков. — Мне кажется, пусть бы раньше. Слушай, давай все бросим?

— Дурацкое дело — не хитрое. Но сначала мы должны их обыграть... А потом свернем лавочку. Закроемся, пока не загремели.

— Так не бывает, — вставил Миша Гляк. — Закрыть фирму труднее, чем открыть. Надо года два упираться. Да и наедут сразу, причем наточняк... Наезжают ведь не просто так. Наезжают в трех случаях...

В Мише Гляке снова проснулся наставник.

— Наезжают на фирму, чтобы забрать ее себе. Как с Пашей и его «Кометой-пиццей».

— Но мы-то кому нужны? — спросил Станков.

— То-то, что никому. Ничего, кроме хлопот, с вашими Дубинками, они не получат.