В Мише Гляке снова проснулся наставник.

— Наезжают на фирму, чтобы забрать ее себе. Как с Пашей и его «Кометой-пиццей».

— Но мы-то кому нужны? — спросил Станков.

— То-то, что никому. Ничего, кроме хлопот, с вашими Дубинками, они не получат... Зачем еще наезжают? Чтобы стричь бабки. Но с вами это не проходит. Вместо денег Виктор Евгеньевич им уже однажды приволок справку о доходах.

— А в-третьих, наезжают, — вступил Паша Марухин, — чтобы не высовывались. Вот вы с мельницей высунулись и получили, вот Неврозин высунулся, ему тут же комплексную проверку в поддых.

— Точно, — сказал Гляк, — Так вот, закрывая фирму, ты как раз и высовываешься, вроде бы начинаешь протестовать... Это еще никому не удавалось, чтобы тихо слинять, особенно если на виду. Разве кроме моего тезки. Но он — талант.

Его полный тезка Михаил Борисович по фамилии Добросон был директором коммерческого банка. На него и наехали, «чтобы стричь». Но с проверками перестарались: столько всего накопали, что Добросон, устав отбиваться, поднял лапки — сдаюсь, мол, ваша взяла, ухожу. «То есть как это уходишь? Нет, ты сначала поработаешь, а мы тебя пострижем. Годика два. А потом — свободен».

— Раньше надо было думать, — сочувственно вздохнул Миша Гляк. — И не заходить так далеко. А теперь у вас одна свобода — только вперед...

— Ну да, — сказал Станков. Свобода лошади махать хвостом в любую сторону. В пределах, ограниченных двумя оглоблями.

— Виктор Евгеньевич, а может, и правда нам лучше как-то тихонечко разойтись? Я вот в газете читала... — это подала голос Ольга Валентиновна, до сих пор тихо сидевшая в уголочке, — про механизм банкротства. Скоро и закон такой будет.

— Вот тут-то вы уж точно загремите, — оживился Паша Марухин. — Каждый годика на два... — Паша даже в потолок глянул, прикидывая. — Если, конечно, не в особо крупных...

шуточки

Против тюрьмы Дудинскас не возражал. Возмездие необходимо, как отпущение грехов. Кроме того, он помнил, кажется, у Ильи Эренбурга это было — что писателю даже полезно посидеть в тюрьме.

— Вот там и напишу про тебя роман, — Дудинскас похлопал Пашу Марухина по плечу. — Ни на что не отвлекаясь.

— Чувак! — вскричал Миша. К Дудинскасу уже лет тридцать так не обращались. — Какой роман! У нас же в камере на шестнадцать человек по тридцать постояльцев и один унитаз. Здесь не Европа...

Тут и родился марухинский лозунг: «Каждому хорошему жителю Республики — по хорошей камере».

Наутро никакого пессимизма Виктор Евгеньевич не испытывал. Ведь все шло по плану. Если не считать измотан-ности, отчего и случился вчерашний срыв.

Он знал, что ему надлежит делать. И уже к обеду с помощью Надежды Петровны сумел «назначиться» к Месникову, чтобы доложить Главному Координатору о том, как выполняется его поручение по Единой системе документооборота.

реверансы

Доложил Владимиру Михайловичу печальные итоги четырехмесячной эпопеи Дудинскас устно (вкратце) и письменно (оставив подробное письмо). И вполне оптимистично.

Идея, мол, поддержана, актуальность ее всеми подтверждена. Для практической реализации на первом этапе (банковский документооборот, проездные и страховые документы) необходимо совсем немногое: базовое предприятие, разумеется, не «Артефакт», а государственное, крупный банк, рабочая группа под эгидой Спецзнака и обязательно координирующий совет...

Себе Дудинскас оставлял скромную роль бескорыстного автора идеи. А в конце письма вежливо благодарил Главного Координатора за помощь и поддержку.