— О, как хорошо, что ты привез мне в этот скучный бюрократический Бонн хоть немножечко вашей увлекательной жизни! — смеялся Дитрих-Штраус.

Он принялся куда-то звонить и вскоре доложил обстановку. Ситуация осложняется тем, что, прежде чем обращаться в швейцарское консульство, Дудинскасам нужно получить многоразовую визу в Германию.

— Иначе никто в Швейцарию вас не пустит. Пикантность лишь в том, что вы уже как бы здесь, а визы у нас вы дают там, ха-ха, с той стороны границы. И чтобы их получить, вам надо сначала уехать. Ха-ха-ха...

Почувствовав, что Дудинскас совсем расстроился, Дитрих-Штраус снова засмеялся:

— Ладно, Виктор, не надо огорчаться. Завтра мы что-нибудь придумаем. Мы попробуем, — Дитрих-Штраус заговорил с шутливым пафосом, — как-то расконсервировать эту бездушную машину, которая умеет все, но только не выходить из нестандартных ситуаций! Это у вас все просто, надо не иметь сто рублей, а чтобы были друзья на нужную сумму...

нет худа без добра

В конце концов с немецкой бюрократией они разобрались, но в швейцарском консульстве, где тоже все было обговорено, вдруг обнаружилось, что в паспорте Дудинскаса нет свободной страницы.

Тогда он попросил консула вклеить ему визу в любое место, уверяя, что паспорт ему все равно ни к чему, что у него уже давно есть другой, даже два, правда, для поездок за границу они непригодны. Для убедительности Виктор Евгеньевич их тут же и показал. Консул смотрел на него недоуменно, видимо, думал, что он не совсем здоров, но тут пришел на помощь второй консул:

— У них президенту не понравилась какая-то картинка на паспортах, и он велел напечатать новые.

Визу Дудинскас получил.

— Они там что, так богато живут? — бормотал консул, вклеивая ее в «неположенное место». — Или им нечего делать?

им бы наши проблемы

На сей раз в Женеву они решили пробираться кружным путем, через Францию, чтобы объехать этот ставший им ненавистным пограничный пост. Но во Франции все автобаны оказались перекрыты бастующими водителями, выставившими на них свои большегрузные фуры. Бастовали из-за очередного повышения цен на бензин. На все вопросы о каком-нибудь объезде восторженные французы выбрасывали вперед скрещенные руки, согнутые в локтях:

— Барьера! Барьера!

— Чего они радуются? — недоумевала супруга Дудинскаса. — Чего так ликуют? Ведь эта забастовка для всех, как паралич. А они им — кофе и бутерброды. Да было бы из-за чего бастовать, при их-то зарплатах! Нам бы их проблемы...

В конце концов отыскали какую-то щель, выбрались на автостраду, по которой и понеслись одиноко, как в космосе, пока не налетели на контрольный пункт, где с них тут же потребовали штраф за бесплатный проезд по бану.

— А где и кому мы могли заплатить?! — возмутилась было супруга. — Мы что, виноваты, что у вас тут все бастуют?

Но, увидев сомкнутые ряды потомков первых коммунаров, готовых запеть «Марсельезу», она поспешила расплатиться.

В маленьком городишке, где Виктор Евгеньевич с женой оказались, расставшись с автобаном, было три банка, но ни в одном им не удалось поменять на франки стодолларовую купюру.

Ее долго и недоуменно рассматривали, о чем-то советовались, куда-то звонили, листали какие-то толстые справочники, и в итоге отрицательно качали головой.

Боже, какая дикость — для любой бабули на Комаринском рынке, которая с лихостью профессионала, на ощупь, да еще оглядываясь по сторонам на снующих омоновцев, проверяет купюру, презрительно отваливая всякую попытку всучить ей однодолларового Вашингтона с прималеванными нулями вместо стобаксового Франклина, ставшего нам сразу близким и родным.