может, денег дадут?

— Мировая общественность, может, нам подсобит, — Юра Хащ продолжал «искать выход», как алкаш в туалете, где погас свет. — В конце концов дадут кредит, если увидят, что мы зашевелились...

— Без кредита нам не вырулить. — Это Титович, прибывший из деревни, то есть от земли. — Кормов нет. Скот придется резать. Тут вот председатели и побегут: как ты его поголовье потом восстановишь. За это и при большевиках били.

— Какие кредиты? Кто вам их даст? — возмутился Ванечка. — Точнее, кто даст Батьке, который их всех врагами считает И последним жульем? Да нам и не надо! Не надо нас облаготель... благодель... благодетельствовать. Не надо давать рыбу, пусть лучше дадут удочку или разбудят творческое начало. Вы же, Виктор Евгеньевич, сами говорили, что в каждом есть хотя бы десять процентов творческого начала.

Ванечка Старкевич, запутавшись, остановился, потом, вспомнив, о чем он, продолжал:

— Ведь какое-то количество людей, пусть они исчисляются тысячей, все-таки хотят жить по-человечески. В нашем поколении это тысяча, в следующем — уже десятки тысяч...

Ванечка замолк, увидев, что Хащ поднимает голову. Тот поднял. Мутно посмотрел, поднялся и, наклонившись вперед, как бегун с низкого старта, рванул к выходу в сторону уборной.

— Никто и не говорит, — Ванечка закричал ему вдогонку, — что, кто бы ни оказался у власти — вы, я или кто-то еще, власть будет чистая. Такого не бывает. Но главное, что бы она не душила все живое... Я знаю две вещи: лично я хочу жить только здесь, и хочу жить хорошо.

— Это ты правильно придумал, — сказал Юра Хащ, остановившись и пытаясь обернуться, — даже гениально. Все хотят.

учитель

Петр Мальцев появился последним, он всегда старался так — потому что совсем не пил. Разве в таком вот исключительном случае. Первый и последний юбилей.

Виктор Евгеньевич последних года два ему грозился: «Как только все брошу, сразу к тебе в газету и приду, будем вместе сражаться». Ему, мол, не хотелось бы, но старая мудрость велит: не интересуешься политикой, так она заинтересуется тобой.

Сейчас, выслушав, как у Дудинскаса все не выходит освободиться, Мальцев его неожиданно успокоил:

— Вы и не торопитесь. Торопиться незачем.

— Это почему же?

— Положим, против кого мы с вами стали бы сражаться, дне понятно. Но с кем вместе и за кого?

В том смысле, что оппозиция-то, сами видите, совсем не та. Да и народ... Глупо навязывать народу чуждые ему интересы...

— Народ мы с тобой воспитаем, — пошутил Дудинскас.

Мальцев торжественно пожал ему руку:

— Желаю удачи. Но, к своему огромному сожалению, принять вас к себе на работу я не могу.

— Петя, я и девушек всегда учу: «Никогда не отказывайте в том, о чем вас не просят».

— Нет, это я вас не прошу. Причина банальна: нет денег.

— А как же мировой империализм? ЦРУ, немецкая разведка, сионисты... Они что, совсем не помогают? Батьке спецслужбы докладывают...

— Докладывают не только Батьке. По телевизору Месников даже сумму назвал: триста штук выделено иностранными службами на проведение только одной акции.

— Триста тысяч?

— Или миллионов? Какая им разница, что молотить... Вот вы бы, Виктор Евгеньевич, еще и его воспитали... А за одно и этих жмотов-империалистов.

бессмертный опыт

Перед отъездом господин Ядровец, американский посол, спросил Дудинскаса:

— Скажите, с чего бы вы посоветовали начать новому послу, чтобы хоть как-то вам здесь помочь?

На официальном прощании очередь к Ядровцу стояла, как в Мавзолей, и времени, чтобы ответить, не было.