Послушник с растерянным лицом вертел посверкивающий нож в руке.

— Почему вы считаете, что я буду резать себя сам?

— А ты разве так не считаешь? Давай попробуй.

Противоречивые чувства боролись на лице послушника, он поднял дрожащую руку с ножом, на котором от дрожания играли зловещие блики, и полоснул по среднему пальцу. Касьян оборвал крик боли словами, что его могут услышать.

— Ты же не хочешь, чтобы те двое убежали и избежали твоей участи?

— Но я ведь буду к тому времени мертвый?

— Но ведь тебе не все равно от этого, получат они все, что им причитается или нет?

Режь!

Бен оцепенел, а послушник, как ни в чем не бывало, отхватил себе палец, с легким стуком упавший на траву.

— Меня всегда интересовало, сколько весит палец? — несмело улыбнулся послушник.

— Один раз во сне я отлежал себе руку, и она показалась мне очень тяжелой.

— Золотце ты мое, — Касьян опять погладил его по голове. — Сейчас мы это узнаем точно. Режь себе руку, сын мой.

— Вы точно знаете, что надо резать? — усомнился Александр.

— Конечно. Я уверен, а ты ведь веришь мне?

— Абсолютно, — пожал то плечами. — Где лучше отхватить, у плеча?

— У локтя начинай, а то у плеча ты слишком быстро истечешь кровью, и мы не успеем занять ногами.

Послушник приставил нож локтевому сгибу и стал водить туда — обратно. Бок его стремительно окрасился красным.

— Да ты ножик поверни зубчиками, так тебе удобнее хрящики будут пилить, — отечески наущевал Касьян.

Бен попятился, руки попали на мокрое, оказалось, что он описался словно пятилетний ребенок. Ничего не соображая, он полз задницей вперед, хотя давно можно было встать, так как кусты закрыли картину экзекуции. Когда же он поднялся, то упал, ноги не держали. Далее он бежал на четвереньках, словно напуганный до смерти, загнанный за вешки зверь.

Полина, как ни в чем не бывало, лежала на травке, там, где он ее оставил. Он схватил ее за руку, она руку вырвала.

— Убирайся! — крикнула она. — Я на тебя обиделась!

У Бена стремительно вылетело из головы, что они поссорились. Он даже не помнил, о чем они говорили.

— Бежим, если хочешь жить! — шептал он, но из горла вырывался лишь хрип.

— Отстань, говорю! — закричала девушка.

Он увещевал ее говорить тише, он встал на колени, куда там, девица была непреклонна.

— Что ты там шепчешь! — гневно сказала она. — Ты мне надоел. Где проводник?

Проводник! — позвала она.

Бен опрометью кинулся прочь, потом, будто вспомнив, вернулся, схватил девушку за руку, она опять вырвалась.

— Иду, моя милая! — послушалось издалека.

Затопали шаги, зашумели кусты. Бен метался по поляне. Не мог ни убежать, ни остаться. Он был на грани помешательства. Появившийся Касьян с улыбкой лицезрел его мучения.

— Знаешь, я видел столько смертей, но твоя будет наиболее занятная, потому что ты самый большой трус на свете, — заметил он, и, повернувшись, крикнул невидимому послушнику. — А теперь вторую ногу милый. Не спеши, береги силы.

Полина, наконец, поняла, что происходит нечто из ряда выходящее, посмотрела на опустившегося на корточки Бена, спросила:

— Что все это значит?

В ответ Бен мог только выть, напугав девушку до смерти. Впервые в жизни он увидел, как человек сереет лицом на глазах.

— Мы умрем? — спросила она.

— Бежим! — тонко пропищал Бен, он и не знал, что способен так тонко пищать, как комар.