— Да.

— Последняя инструкция; с этой минуты никаких разговоров с кем бы то ни было. Понятно?

— Да.

Люсьен повесил трубку и вышел из кафе. У него в распоряжении по крайней мере четверть часа до появления Шателье. Этого более чем достаточно, чтобы спрятать мотоцикл за забором и осмотреть окрестности. Место стройки покидали последние рабочие. Замерли краны, устремив стрелы по направлению ветра. Остановились грузовики. Полиции вряд ли удалось засечь последний телефонный звонок Люсьена. Зато не исключено, за машиной Шателье хвост. В таком случае одно из двух: или полиция так и не вмешается, чтобы не подвергать опасности жизнь Элианы, или кто-то издалека будет сопровождать Шателье до самых бараков в надежде выследить человека, который явится за выкупом… Но так как никто не явится!..

Люсьен без труда поставил машину по другую сторону забора. Он ждал, как притаившийся бродяга, и его охватывал стыд.

На часах шесть тридцать. В шесть сорок сверкнули автомобильные фары. Это Шателье: он приближался медленно, искал ориентиры. Вот машина остановилась у бетономешалки: старик вышел, оглядывается по сторонам. Наклонился, погасил подфарники, выпрямился, держа саквояж в руке. Запер дверцу. Люсьен не спускал с него глаз. Все должно произойти в считанные минуты. Шателье колебался, видимо, оробев при виде столь унылой картины. Наконец удалился, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о неровности почвы.

Хвоста не было. Люсьен выжидал долго. Что, если еще одна пара глаз откуда-то следила за движениями старика? Посторонних глаз! Люсьен напрасно ежился, он чувствовал их взгляд на себе. Автомобиль — в нескольких метрах. Где все-таки может быть ловушка? Здесь или там, у подсобки? Вооружившись даже не мужеством, а фатализмом, он сделал вперед шаг, два, три. Шателье пропал из виду. Люсьен снял плащ, вложил съемник шин в рукоятку, чтобы приглушить шум, и со всего маху ударил самодельной дубинкой в правое переднее стекло. Оно разбилось вдребезги, осколки рассыпались по сиденью, не произведя того хрустального звона, которого он так опасался. Озадаченный, он прислонился спиной к капоту, словно в окружении врагов, собиравшихся его атаковать. Он бы не удивился, если бы некий голос скомандовал: «Руки вверх!» Но ночная тьма была по-прежнему пустынна.

Тогда быстро, но осторожно, чтобы не порезаться, он открыл дверцу. На сиденье стоял второй саквояж. Он схватил его и бросился бегом, чтобы успеть спрятаться за забором. Теперь его охватил, согнул пополам, как при рвоте, страх: спина покрылась жарким потом. Он выронил съемник, неловко, нервно закрепил саквояж на багажнике, накрыл его плащом. Стянул крест-накрест, закрепив все эластичными ремнями. Так что же, все кончено? Неужели теперь все эти деньги — его собственность? Двадцать пять миллионов! Выдумка с двумя саквояжами оказалась удачной! Пока этот несчастный Шателье, может, с полицией на хвосте, улетучился, бог знает где, со своими двадцатью пятью миллионами, которые в конце концов могут к нему еще вернуться, половина выкупа под носом у этих господ исчезла! Небогатая добыча, подумал бы комиссар. Однако не стоит гнушаться. Элиана могла бы довольствоваться и этим.

Люсьен выкатил мотоцикл на улицу, разбежался, чтобы не допустить треска мотора. По-прежнему никого. Не торопясь, хотя и подстегиваемый неунимавшейся паникой, он добрался до «Кафе друзей», куда вскоре должен был явиться Шателье, если только тот не догадался, что его надули. Тогда он сел на мотоцикл и включил сцепление, сошел на бульваре де ла Либерте, не встретив ни одного наряда полиции. Он опять выиграл. Вернулся без каких-либо происшествий.

Хотя дома никого не было. Люсьен заперся на ключ и только затем открыл саквояж, битком набитый купюрами, уложенными в пачки, скрепленные зажимами.