— Это он нас давеча напугать хотел? — прошептал Степка.

Гришуха утвердительно кивнул головой.

— Лошадок караулите? — хриплым, но приятным баском спросил мужик.

— А ты нешто не видишь? Давно приглядываешься!

Мужик посмотрел с недоумением.

— Нельзя ли у вашего костра посидеть?

— Садись, коли не шутишь, — неохотно пригласил пришельца Гришуха, а сам поплотнее обхватил топорище.

— Да вы меня, ребята, не бойтесь, — усмехнулся мужик, — я вам зла не сделаю.

— А свистел зачем? Лошадей отогнать хотел?

Мужик искренне удивился.

— Я свистел? Лошадей отгонял? Да что вы, братцы! По мне, конокрадство — самый тяжкий грех! И подошел-то я сюда только-только, ваш костер меня приманил.

Ребята начали успокаиваться.

— Чего же ты бродишь по ночам, как супостат? — недовольно спросил Гришуха.

— Вишь, как ты круто поворачиваешь, милок! Слова твои верные, да ведь не сам себе человек судьбу выбирает.

Егорка, смущаясь, достал из сумки краюху хлеба и кусок сала.

— Ты, может, дядя, голодный? На, возьми.

Мужик принял из рук мальчика еду. Через несколько минут он блаженно откинулся на спину, положив под голову торбу.

— Спаси тебя Христос, — ласково обратился он к Егорке. — Уважил дядю Акинфия, а то, признаться, с утра крохи во рту не было. А как звать тебя, паренек?

— Егоркой кличут.

— Егоркой… — многозначительно протянул Акинфий. — А ты, случаем, не стрелецкий ли будешь сын? Есть у меня друг закадычный, сильно ты на него обличьем смахиваешь!

У Егорки захолонуло сердце. Еще когда их семья быстро и без лишнего шуму перебралась из Стрелецкой слободы к Спасу на Глинищах, бабка Ульяна строго-настрого наказывала мальчику: «Ежели будут тебя пытать, какого ты роду, не говори, что из стрельцов. Не дай бог, прознают злые люди, что мы царский указ нарушили, из городу выгнать могут…»

Кто этот человек? По обличью — крестьянин, а на деле, может, боярский шпиг? И Егорка, отвернувшись от костра, чтобы скрыть краску смущения, пробормотал:

— Из посадских мы…

— Жалко, — сказал Акинфий, — не придется Илью порадовать.

«Шпиг! — с ужасом подумал Егорка. — Про Илью знает!..»

Он с трепетом ожидал, что страшный незнакомец будет допрашивать его и дальше, но тот встал, потянулся.

— Никак, светать начинает, — сказал он. — Пойду в город. Я ведь с товаром. — Акинфий вынул из сумки шкурку черно-бурой лисицы, встряхнул ее. — Вот какую красотку удалось зимой добыть. Думаю, у знакомого купца порохом и прочим припасом разжиться.

— Воровским обычаем ходишь, — буркнул Гришуха.

Акинфий необидчиво ответил:

— Поневоле приходится. Ночью улицы рогатками перегорожены, а об эту пору подгородные крестьяне в Москву на торг спешат, стало, и нашему брату, страннику, с ними сподручно пробираться. Спаси вас бог, детки, за хлеб, за соль!

Акинфий в пояс поклонился ребятам и зашагал прочь легким пружинистым шагом. Егорка остался в мучительном раздумье. Кто же это все-таки был? Сыщик или друг брата Ильи? Мальчику хотелось догнать Акинфия, откровенно поговорить с ним, но коренастая фигура мужика уже растаяла в предутреннем сумраке.

Заря разгоралась. Первыми из темноты выступили ближние слободские домики, покосившиеся, с соломенными крышами, со слепыми оконцами, затянутыми бычьими пузырями.