Я открывал дверь на палубу, как человек, решивший войти в комнату, кишащую кобрами и ядовитыми пауками. В эту ночь я, ни секунды не сомневаясь, предпочел бы самое тесное соседство с кобрами и пауками, лишь бы избежать общения с представителями рода «гомо сапиенс», находящимися на борту торгового судна «Нантесвилль».

Но выбора не было. Широко открыв дверь, я остановился на пороге. Стоял неподвижно, стараясь дышать ровно и беззвучно. В этот момент у меня не было ни рук, ни сердца. Только слух. Только звуки проникали в меня, и я пытался извлечь что‑нибудь полезное из этой едва различимой какофонии. Я слышал, как волны бьются о корпус корабля, иногда на этом фоне возникало мелодичное дребезжание, это пела якорная цепь, натягивающаяся, когда «Нантесвилль» боролся с ветром; а вот оркестровый аккомпанемент самого ветра; а вот короткое соло далекого кулика… Как успокаивающе безобиден был этот тихий оркестр. Я любил эти звуки. Но сейчас мне нужно было услышать совсем другое – звуки опасности: голоса, бряцанье металла, шаги, шелест одежды… Нет. Если кто‑то все же притаился во мраке и выжидал в засаде – у него была сверхчеловеческая выдержка. Я не боялся встретить сверхчеловека. Гораздо больше меня страшили обыкновенные люди с ножами, револьверами, а в последнее время все чаще со стамесками. Стараясь сделать это идеально беззвучно, я шагнул за порог.

Я никогда не плавал в пироге по Ориноко, и никогда с ветки высокого дерева молниеносным броском на меня не спрыгивала десятиметровая анаконда, чтобы сжать мне горло смертоносным кольцом. Но теперь мне уже не придется ехать так далеко, чтобы испытать все эти экзотические ощущения. Руки, схватившие‑сдавившие‑расплющившие меня сзади, не могли быть руками человека, и в беспощадности, с какой они в первые же секунды почти задушили меня, не было ничего человеческого.

Это был момент ошеломляющей паники. В моей наполовину уже оторванной голове пронеслась мысль, что вот, мол, и я встретил своего «более удачливого».

И все же я отреагировал. Изо всех сил я лягнул правой ногой назад, надеясь попасть в противника. Но он хорошо знал все подобные штучки – его нога оказалась быстрее. Нет, не нога, но, наверное, огромное копыто сокрушительным ударом обрушилось на мою несчастную нижнюю конечность. Мне не показалось, что он сломал мне ногу. Скорее всего, он разорвал ее пополам.

Но моя левая нога, несмотря на головокружение от недостатка кислорода, все еще действовала. Я точно угадал место на палубе и резко ударил пяткой по носку его левого ботинка. Когда моя пятка опустилась на палубу, его ноги там уже не было.

Я был обут в тонкие резиновые тапочки аквалангиста, и страшная боль от удара по металлическим плитам палубы пронзила меня от головы до пят, а вернее, в данном случае в обратном направлении.

Я поднял руки, пытаясь схватить и выломать мизинцы – самые уязвимые детали рук моего душителя. Но и этот секрет был ему знаком. Его руки сплелись на моем горле в какую‑то цельнолитую петлю, внутри которой громадные пальцы, словно огненные черви, искали мою сонную артерию.

Уверен, я не был его первой жертвой, но еще несколько секунд промедления – и я мог оказаться последней. Он неутомимо продолжал выдавливать из моих легких последние остатки кислорода, и в моих глазах уже плясали тысячи предсмертных огоньков.

В эти первые несколько секунд меня спас водолазный комбинезон, который был надет под курткой. Его толстый резиновый воротник защитил шею. И все же руки моего убийцы уже выполнили половину работы, оставалось или ждать, пока они довершат ее, или…

Я резко рванулся вперед. Половина веса противника перенеслась мне на плечи, и, хотя захват железных рук не ослаб, он дернулся, ожидая, что я попытаюсь схватить его за ноги, и на секунду потерял равновесие. Я использовал этот момент. Держа всю его тушу на плечах, я развернулся на 180 градусов и, оказавшись спиной к борту, откинулся назад.