Изменить размер шрифта - +
Когда случалось молодому, но знаменитому портретисту вспоминать о бедном меценате Воронине, он каждый раз думал: «Буржуй… Зазнался! Зимин и К® к нему благосклонны… Наши работы аристократия раскупает, а он… зазнался»… Теперь Грошев обрадовался случаю показать этому «зазнавшемуся» нищему меценату, – чего могут иногда стоить произведения «Зимина и К®».

 Сергей Петрович назвал шесть вещей, которые он привёз. О картине Зимина не упомянул.

 – Всё это хлам вы привезли, – решил Грошев, – здесь этого и показывать, пожалуй, не стоит… За это пустяки дадут. Если вам деньги так экстренно понадобились, – вы бы картину Зимина привезли: за неё сразу деньги возьмёте…

 Сергей Петрович тяжело вздохнул:

 – Я и Зимина привёз… Оставил у себя в номере гостиницы, а к вам взял только шесть маленьких вещей…

 – Отлично сделали, что Зимина привезли: с деньгами будете. Впрочем, и вашу мелочь пока можно будет показать…

 Сергей Петрович поднял голову и отшатнулся от изумления: перед ним, за изголовьем кровати Грошева, стоял высокий, сухой старик с длинной седой бородой, в серой пиджачной паре, без галстука, в мягкой утренней сорочке, в мягких туфлях. Не слышно было как он подошёл по толстым коврам.

 Сергей Петрович поднялся и поклонился.

 Старик приветливо улыбнулся, поклонился и протянул руку:

 – Дарин…

 

IX

 

 – Давайте вместе будить художника, совсем разнежился наш Кирилл Данилович, – сказал Дарин ласково, – Что же это вы гостей принимаете в постели, Кирилл Данилович?

 – Это мой старый приятель… Петербуржец… Сию минуту встану.

 Грошев взялся за кнопку звонка, Дарин и Воронин вышли в соседнюю комнату, – кабинет Виссариона, с резным массивным письменным столом, с венецианской мебелью. Лакей прошёл в спальню Грошева, там послышался плеск воды: художник умывался.

 – Давно в Москву пожаловали? – спросил Дарин, показывая Сергею Петровичу на кресло, рядом с тем, на котором сам сел.

 Сергей Петрович отодвинул кресло и тоже сел.

 – Вчера вечером я приехал… По делу… Давно в Москве не был, – а люблю Москву: как-то душевней здесь люди, радушней… и небо здесь чище, – и погода не так переменчива… Про Петербург же сказал какой-то иностранец… очень метко, что это город, в котором всегда мокры улицы, сердца же у людей всегда… сухи.

 Старик засмеялся и показал великолепные искусственные зубы:

 – Всякие люди везде живут… Это большая ошибка считать один город населённым добрыми людьми, а другой недобрыми.

 «Умный и симпатичный старик, – подумал Сергей Петрович, – этакий миллионер, – десятки тысяч на его фабриках кормятся… а какой не гордый… любезный. И, видно, очень добрый… И меценат… он оценит, как следует те вещи, которые я привёз… Может быть ещё и Зимина спасу от продажи».

 – Это конечно, всякие люди везде живут, – согласился Сергей Петрович, – а всё-таки…

 Грошев, умывшийся, но ещё не совсем одетый, сказал из-за двери:

 – Арсений Кондратьевич, – а ведь Сергей Петрович – тоже меценат… У него интересное собрание картин, этюдов.

 – Очень рад познакомиться! – сказал старик. – Вот, может быть, и мою коллекцию посмотрите… Приятно показать знатоку.

 – У вас так много картин, Арсений Кондратьевич, – мне будет большое удовольствие посмотреть… А меня в шутку называет Кирилл Данилович меценатом: всего несколько этюдов, да две-три картины у меня.

Быстрый переход