– Здесь.

Он увидел машину «Скорой помощи». Полицейские в форме едва сдерживали человек пятьдесят охотников до отвратительных зрелищ всех полов и возрастов. Увидев Ван дер Валька, зеваки стали перешептываться и подталкивать друг друга локтями. Он с отвращением взглянул на них. Когда, был помоложе, он приходил в такое возмущение, что часто разгонял ротозеев. Но это было довольно бессмысленным занятием, поскольку они тут же, как вода, просачивались обратно. Эти люди получали настоящее плотское удовольствие. Не от чужих страданий, надо отдать им справедливость, и даже не от того, как ловко они затрудняли профессионалам работу. А просто от того, что им случилось оказаться достаточно близко, чтобы не пропустить ни слова и наблюдать за происходящим не хуже, чем по телевизору. Он видел, как они стояли и следили за неподвижным, истекавшим кровью человеком. Он почти ничего не мог сделать. Все они умирали так легко…

Это приводило в неистовство Арлетт, его жену. Он вспомнил, как однажды она налетела на одного из их сынишек, которому не было и десяти, и трясла его так, что у того чуть не оторвалась голова. Она побелела от ярости и негодования и приговаривала шепотом: «Еще раз увижу, что ты глазеешь на попавших в беду людей, и я убью тебя, слышишь?» Ребенок смотрел на пожар…

Ван дер Вальк протиснулся сквозь толпу, люди отступили на шаг.

– Четвертый этаж, – произнес полицейский.

Лифта не было. Это был один из малоэтажных домов, и четвертый этаж был последним. На лестничных площадках и в дверях квартир толпилось еще больше народу, а из за их спин доносились громкие звуки забытых телевизоров. Некоторые из людей все еще продолжали жевать. Нога Ван дер Валька разболелась, как всегда, когда он поднимался по лестнице. Его преследовал запах растопленного маргарина и баночного горошка. Голландский улей. Здесь не найдешь ни пылинки: каждая хозяйка содержит свою часть лестницы в чистоте, а всякий вероотступник будет иметь дело с Ассоциацией Дружных Соседей.

На четвертом этаже все двери были закрыты. Скучные маленькие двери из клееной фанеры, выкрашенные светло серой краской. На площадке стоял полицейский.

– Сюда.

Спецгруппа уже находилась здесь. Их было трое или четверо, с мотками веревки, мелом и пластиковыми мешками. Фотографы деловито переместились на другие позиции. Обычная муниципальная квартира: крохотный коридор, ведущий к кухне и туалету; сносного размера жилая комната в голландском духе: наполовину гостиная, наполовину столовая. Еще один коридор, в ту часть квартиры, где, по видимому, находились две или три спальни и ванная. Здесь было много света, поскольку всю стену занимало большое окно. Стеклянная дверь из кухни на крохотный балкон, на котором висело на веревке выстиранное белье, покрытый циновкой пол… Все разглядывали разбросанные вокруг блестящие металлические гильзы. Сержант выпрямился, увидев его.

– Никаких следов на полу… этот парень тщательно вытер ноги, прежде чем войти сюда. Похоже, вел себя хладнокровно. Но сделал семь выстрелов. Семь! Что вы думаете об этом, шеф?

Ван дер Вальк понял его. Даже один ружейный выстрел – редкость в Голландии. Семь – это уже перебор.

– Кто убит?

– Домашняя хозяйка.

– Где ее муж?

– Не знаю, сэр. Еще не успел узнать. Она здесь, за креслом.

Молодая женщина лежала в неловкой позе, изо рта у нее вытекала кровь. Хорошенькой ли была эта молодая женщина, никто уже не мог сказать; мертвые лица говорят так мало. В комнате сильно пахло гарью.

– Отчего произошел пожар?

– Картошка сгорела, – сказал сержант, чуть ли не извиняясь.