– Прямо перед глазами.

Чернокожий девушка, пятый этаж в этот окно. 2 октебря около 08:30. Видел мой грузовой фургон когда он стоял за Ювелирный биржа. Видел много чтобы догадатся о планах меня. Убей ее.

– Начнем с того, – сказал Кинкейд, – что писал иностранец. Синтаксис и орфография явно хромают. В записи даты сначала стоит число, а потом месяц. И время он указал в двадцатичетырехчасовом формате. Американцы так не делают. А вот еще одна значимая деталь. Он…

– Или она, – перебил его Райм.

– Я склоняюсь к тому, что автор – мужчина, – возразил Кинкейд. – Поясню чуть позже. Решающей характерологической деталью можно считать особую притяжательно-генетивную конструкцию.

– Чего-чего? – переспросил Райм.

– Притяжательно-генетивная конструкция. Это такая форма для выражения принадлежности. В одном месте ваш объект пишет «мой грузовой фургон».

– Так, нашел, – пробежав глазами записку, сказал Райм.

– Но ниже есть и такая фраза: «о планах меня». Это наводит меня на мысль, что писал араб.

– Араб?

– Ну я бы сказал, с вероятностью девяносто процентов. В арабском есть такая притяжательная конструкция, называется «i.daafah». Образуется она, как правило, так: «машина-Джон», то есть «машина Джона». Или, в вашем случае, «планы меня». Но по правилам арабской грамматики предмет обладания должен обозначаться одним словом. «Грузовой фургон» с притяжательным значением для арабского невозможен, поскольку фраза состоит из двух слов и не может использоваться «i.daafah».

– Замечательно, Паркер, – сказала Сакс. – Не очень понятно, но замечательно.

Из громкоговорителя донесся приглушенный смех.

– Должен сказать, Амелия, что в последние годы все, кто занимается расследованием преступлений, усиленно налегли на арабский.

– Отсюда ты делаешь вывод, что это мужчина.

– А ты часто ловишь преступниц-арабок?

– Не так чтобы очень… Еще что-нибудь есть?

– Если нужно, присылайте еще образцы для сравнительного анализа.

– Ловлю на слове.

Райм поблагодарил Кинкейда и отключил звонок. Уставился на доску для записей, покачивая головой, затем саркастически усмехнулся.

– Что надумал, Райм?

– Вы же догадываетесь, что он замышляет, да? – зловеще произнес он.

Сакс кивнула:

– Он собирается не ограбить биржу, а взорвать ее.

– Точно.

– Ну разумеется, – спохватился Делрей. – Вот для чего нас засыпали сообщениями о терактах против местных израильтян.

Сакс сказала:

– Охранник из здания напротив музея рассказал, что им ежедневно доставляют бриллианты из Иерусалима… Так, я позвоню на биржу, чтобы срочно очистили здание.

Она вынула сотовый.

Райм посмотрел на доску для записей и обратился к Куперу и Селлитто:

– Фалафель с йогуртом… и грузовой фургончик. Выясните, есть ли поблизости от биржи рестораны, которые предлагают ближневосточную кухню. Если есть, то кто и в какое время развозит заказы. И на какой машине.

Делрей покачал головой:

– Половина ньюйоркцев это едят. Шаурму и фалафель продают на каждом углу. У них… – Агент замолчал, встретившись взглядом с Раймом.

– Уличные лотки!

– Да, вчера у музея я не меньше дюжины насчитал.

– Лучше плацдарма для наблюдения не придумаешь, – выпалил Райм. – А какое прикрытие! Он каждый день привозит туда продукты, так что на него почти не обращают внимания.