Привстав со скамейки, я энергично махнул ему рукой. Не кричать же через весь двор, вызывая любопытство многочисленных соседей.

    Секунду мальчишка колебался, внимательно рассматривая меня. А затем направился к скамейке, прислонив велосипед к стене и всем своим видом показывая, что делает мне огромное одолжение.

    -  Привет, - как можно небрежнее бросил я. - Ты, случайно, не знаешь Марию Денисенко? Она живет в вашем доме.

    В глазах мальчишки мелькнула настороженность.

    -  Знаю, - негромко ответил он. - Это моя мама.

    Я обрадованно улыбнулся. Вполне искренне, кстати. Уже через полчаса я смогу начать проверку третьей семьи, а к вечеру, даст Бог, вообще покину этот город.

    -  Мне сказали, что она хороший преподаватель химии, - начал я заранее приготовленную легенду. - Собираюсь поступать в университет, вот и решил позаниматься с кем-нибудь перед экзаменами…

    Мальчишка помотал головой - облегченно и в то же время разочарованно:

    -  Не-а… Мама преподает физику, а не химию. Вам неправильно сказали.

    Я ругнулся. Высморкался. И засунул в карман платок вместе с тампончиками газовых фильтров.

    -  Вот обидно… А я второй час ее поджидаю… Ты точно знаешь? Твоя мама преподает именно физику?

    Я продолжал молоть какой-то вздор. А сам вдыхал запах: разноцветный, непрерывно меняющийся, похожий на узор в калейдоскопе. Запах мальчишки, который пять минут назад дожевывал вчерашние котлеты, а на прошлой неделе рисовал масляными красками. Запах мальчишки, который из всех напитков предпочитает апельсиновый сок.

    Запах мальчишки, который был сыном Эдгара.

    В Юрмале шел третий час ночи. Даже молодежный пансионат, в котором жила Катя, успел угомониться и лечь спать. А мы все еще разговаривали. О том, какие унылые дожди льют над Балтикой и какая теплая, солнечная весна выдалась в Сибири. О том, что три месяца моего отсутствия тянутся как три года. И о том, как успели надоесть видеофонные разговоры…

    Лицо Кати на подрагивающем паршивеньком экране флаера казалось таким же, как раньше. Лишь в глазах пряталась упрямая детская обида. Не должен был я так неожиданно и надолго уезжать. Не имел на это ни малейшего права. Тем более сразу после генетической проверки, подтвердившей нашу полную совместимость…

    -  Знаешь, Миша, мне иногда кажется, что ты скрываешь от меня какую-то огромную беду. Прячешься, потому что не хочешь врать мне в лицо…

    Я вымученно улыбнулся. Ничего, у Кати в номере видеофон не лучше моего. Попробуй разберись: усмехаюсь я или сдерживаю слезы.

    -  Какая может быть беда, Катька? Теперь, после этой проклятой проверки…

    Вытащив из кармана лист генетического контроля, я махнул им перед маленьким глазком телекамеры. Так, чтобы Катя снова увидела бодренькие разрешающие слова и зеленый цвет печати. Заключение я подделал, и не нужно быть специалистом, чтобы распознать фальшивку. Но по видеофону документ смотрелся вполне убедительно.

    -  Я понимаю, Миша… И все-таки боюсь.

    Наверное, это неизбежно. Того, кто любит тебя, обмануть очень просто. А того, кого любишь сам, - почти невозможно. Каждая улыбка, каждая уверенная фраза выйдут наигранными и ненастоящими. Словно ты, говоря вполголоса одно, выкрикиваешь при этом совсем другое.