– Ты готов?

Эдди кивнул.

– Да. А ты?

– Да.

– Сможешь?

– Да.

И они принялись за еду… а после Эдди пустился в свой третий и последний поход по окаянному взморью.

Их глаза встретились. Приступ кашля превратился в смех.

– Неважно, каким я кажусь, Эдди. Я еще не уходился. А ты?

Эдди подумал о глазах Одетты и потряс головой.

– Уходился – не уходился, но куда девать чизбургер с «будончиком» – нашел бы.

– С бутончиком? – с сомнением повторил стрелок, представляя себе яблони и весенние цветы в Придворных Садах Его Величества.

– Неважно. Ну, запрыгивай, дружок. Четырех колес тебе не будет, с ветерком прокатить тоже не обещаю, но все равно на десяток-другой миль мы уедем.

Сказано – сделано; однако и второй день расставания с Одеттой склонился к закату, а они все еще медленно тащились к тому месту, где молодым людям явилась третья дверь. Эдди прилег было, думая покемарить еще часика четыре, но спустя каких-нибудь два часа пронзительный крик одной из диких кошек вырвал его из сна. Сердце у Эдди колотилось. Боже правый, судя по тому, как эта сволочь вопила, она была огромадной.

Он увидел, что стрелок приподнялся на локте, блестя в темноте глазами.

– Готов? – спросил Эдди. Кривясь от боли, он медленно поднялся.

– А ты? – снова очень тихо поинтересовался Роланд.

Эдди размял спину. В ней захрустело и затрещало, точно там один за другим вспыхивали снизанные в гирлянду крохотные бенгальские огни.

– Угу. Но я бы и вправду плотно занялся бы чизбургером.

– Я думал, тебе хотелось курочки.

Эдди тяжело вздохнул.

– Дай отдохнуть, старик.

К тому времени, как солнце скрылось за холмы, третья дверь была видна как на ладони. Еще через два часа они наконец оказались возле нее.

«Опять все вместе», – подумал Эдди, готовый рухнуть на песок.

Но он, видимо, ошибался. Никаких признаков Одетты Холмс не было. Ее и след простыл.

Но к нему не вернулось даже эхо – ничего, что можно было бы хотя бы спутать с ее голосом. Невысокие, изъязвленные холмы не желали отражать звук. Слышался только грохот волн, гораздо более громкий на этом тесном клине суши, гулкий рокот прибоя, гудевшего в конце тоннеля, прорытого им в рыхлом, крошащемся камне скал, да непрекращающиеся причитания ветра.

– Одетта!

На этот раз Эдди завопил так громко, что голос у него сорвался, а голосовые связки оцарапало что-то вроде острого зубца рыбьей кости. Глаза Эдди лихорадочно обшаривали холмы в поисках светло-коричневого пятнышка (которое оказалось бы ладонью Одетты), или движения (если бы Одетта приподнялась), или… (прости ему, Боже) ярких брызг крови на буром камне.

Он обнаружил, что гадает, как поступит, если все же увидит кровь или найдет револьвер, в гладкий сандал рукояти которого окажутся глубоко впечатаны следы зубов. Подобное зрелище могло довести Эдди до истерики, даже свести с ума, однако он продолжал высматривать – это ли, что-то другое, все равно.

И ничего не видел, ничего не слышал – даже намека на ответный крик.

Стрелок тем временем внимательно изучал третью дверь. Он ожидал увидеть только одно слово; слово, которое употребил человек в черном, перевернув на пыльной Голгофе, где они держали совет, шестую карту из колоды Таро. «Смерть, – сказал тогда Уолтер, – но не твоя, стрелок».

Однако слово, написанное на двери, вовсе не было словом СМЕРТЬ. Беззвучно шевеля губами, стрелок снова прочитал:

ТОЛКАЧ

«И все же оно означает смерть», – подумал Роланд и понял: так и есть.