— Вот, блин, — вздохнули мы с Сорокиным и понеслись в ларёк, возмещать Соньке потерю. Но оказалось только хуже.

— Девочки, заберите, пожалуйста, ваши конфеты, — сказала Сонька вечером и выложила на рояль нашу покупку. — Раз уж вы решили кормить свою птицу моей едой, делайте это последовательно.

Сонька любит переносить невзгоды мужественно, и трагичность истории её народа становилась понятна нам.

Но она сумела раздуть огонь гнева Якиманки, и Якиманка вызвала Рому на разговор.

— Мелкая, а Мелкая, — стучится Рома-Джа в антресоль, где мы с Карой затаились от бури. — Мелкая, завтра я ухожу. Ты обещала. Есть правила, я тебе говорил.

Последний пункт этих правил звучит так:

«ВСЕ ВЫ — ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА.

ПУСТЬ ВАШ МИР ОСТАЁТСЯ ВАШИМ, И ВСЕМ БУДЕТ ХОРОШО».

Но ты делаешь всё, Якиманка, чтобы было труднее друг друга любить.

Вот прилетело к вам чудо, а вы гоните его. Прилетело к вам чудо, равного которому вы не видели и не будет у вас, а вы не хотите его и гоните.

Кара глядит спокойно. Она всё знает. А за порогом антресоли подпрыгивает Ленкина голова с двумя рысьими кисточками в волосах в разные стороны.

— Смотри, смотри, — она машет томом «Жизни животных» Брэма. — «Большой ворон отлично выучивается говорить и даже разумно применяет слова»!

Вот прилетит к вам чудо и скажет человеческим голосом, что все мы тут в жопе, а вы ответите на это: «Ага, птица-то учёная».

— Сашка, мы не выгоним её, правда же?

— Нехай, Мелкая, всё само наладится.

Он любовно рыхлит землю перцу.

Но чтобы наладилось что-то, надо чтобы что-то сломалось. И оно сломалось — наша единственная кровать.

После пяти попаданий в клинику до коммуны дозвонилась мать малолетнего панка и пригрозила Ленке судом за растление, если она не прекратит с её сыном встречаться.

— Психушка, — хмыкнула на это Ленка, кладя трубку, и на следующий день у них с панком было прощальное свидание в коммуне.

Когда я вошла в комнату, увидела, как Ленка водружает безногий остов Сонькиной кровати на попа.

— Мы покатались немного, — объяснила Ленка. — Ничего, на матрасе поспит.

Кровать давно была без одной ноги и стояла на круглой здоровой гире. Поколения до Ленки и сама Ленка с Сашкой откатывались за ночь на этой кровати от стены, а утром приставляли её обратно. Но вот панка не выдержали оставшиеся ноги.

— Мы устроим жертвоприношение. И ворон, ворон как раз в тему! — Глаза Ленки всё более разгорались.

Мы приняли с Карой правила игры. Кровать была украшена искусственными цветами, гирляндами и Ленкиными рисунками славянских богов, у алтаря молоко, хлеб и клюквенная настойка, мы перед ним на коленях, Ленка уже — жрица богини Дзеваны, и Кара первой съела принесённую в жертву ей мойву. Мы пьём во славу Дзеваны, но Сорокину, который тянется к настойке тоже, Ленка говорит строго:

— Не смей, это женский культ, тебя покарают боги.

Вихляясь и что-то обиженно бормоча, Сашка, как домовой, уходит курить трубку с дедом Артемием, а летние сумерки уже лезут в наше окно, пока мы пьём дальше во славу всех богов забытого пантеона. Вкус дешёвой настойки чётко распадается на клюквенную кислицу и злобный спиртовой дух, — а Кара сидит на верхушке алтаря, один глаз на нас, а другой — к двери, где стоит уже готовый к дороге рюкзак Ромы-Джа.

Неужели ты тоже думаешь об этом, Кара? Неужели ты тоже думаешь?

И вот в самый разгар нашего праздника, когда в пору было вскочить и начать бить в бубны, является Сонька Мугинштейн и зажигает свет.