– А дыру то удастся заполнить?

– Да, конечно, со временем. У меня уже есть десяток на примете, которых я могу поставить хоть завтра. Потеря Джерико – тяжелый удар, но не катастрофа.

– Ну и прекрасно.

– Придешь на ленч в воскресенье? Моди велела тебя пригласить.

– С удовольствием.

– Пока. Мужчина способен утонуть в голубых глазах Моди Уотермид. А о ее воскресных ленчах ходили легенды. Фаруэй, все еще стоявший у окна, выказывал явные признаки нетерпения и постоянно поглядывал на часы, как будто от этого время шло быстрее.

– Виски? – снова предложил я.

– Не пью.

Просто не любит или когда то слишком много пил, прикинул я в уме. Скорее всего, не одобряет в общем и целом.

Я оглядел свою просторную, до мелочей знакомую комнату и попытался увидеть ее его глазами. Серый ковер, на нем несколько половиков. Стены кремового цвета, фотографии со скачек, коллекция попугаев из китайского фарфора, когда то принадлежавшая моей матери. Старинный письменный стол красного дерева, зеленое кожаное вращающееся кресло. Диваны, покрытые старым выцветшим ситцем, поднос с напитками на маленьком столике, диванные подушки кремового цвета, всюду настольные лампы, книжные полки и растение в горшке – только листья, никаких цветов. Обжитая комната, не слишком тщательно прибранная, вовсе не шедевр декоратора. Дом.

Наконец неприметный черный фургон не спеша въехал во двор и остановился. У него не было окон ни по бокам, ни сзади, и я неожиданно осознал, что это, по сути, катафалк. За ним прибыл Сэнди на служебной машине.

С радостным восклицанием Фаруэй поспешил им навстречу. Трое мужчин флегматично выбрались из катафалка и принялись за дело. Я последовал за Фаруэем и, стоя в стороне, смотрел, как они достали узкие носилки, покрытые чем то вроде парусины, с ремнями.

Человек, который, судя по всему, руководил их действиями, сказал, что он из следовательского отдела, и представил Фаруэю соответствующие документы.

Оставшиеся двое вместе с носилками забрались в фургон. Вслед за ними туда залез и Сэнди, который вскоре выбрался наружу, держа в руках сумку и портфель, из хорошей кожи, но уже потрепанные.

– Пожитки покойного? – спросил человек, прибывший с катафалком.

Фаруэй кивнул.

– Во всяком случае, моим работникам это не принадлежит, – согласился и я.

Сэнди опустил сумку и портфель на битум и вернулся в фургон, откуда принес в пластиковом пакете всякую мелочь, принадлежавшую умершему, – часы, зажигалку, пачку сигарет, ручку, расческу, пилочку для ногтей, очки и кольцо с ониксом. Представитель следователя под его диктовку все это переписал, прикрепил к пакету ярлык с надписью «Собственность К. К. Огдена» и убрал пакет в машину.

Сэнди и представитель следователя снова залезли в фургон, а я тем временем сел на корточки рядом с сумкой и расстегнул «молнию».

– Не уверен, что вам следует так поступать, – запротестовал Фаруэй.

В сумке, заполненной только наполовину, находились вещи, необходимые в поездке: бритвенный прибор, пижама, чистая, не слишком новая рубашка, короче, ничего особенного. Я застегнул «молнию» и открыл портфель, который не был заперт.

– Эй, – окликнул меня Фаруэй.

– Если человек умер в принадлежащем мне фургоне, должен же я с ним познакомиться, – резонно ответил я.

– Но вы не имеете права...

Несмотря на его протесты, я все же ознакомился со скромным содержимым портфеля, которое мало что добавило к тому, что я уже знал. Калькулятор. Блокнот, девственно чистый. Пачка открыток, перевязанная резинкой, все как одна одинаковые, с изображением гостиницы в сельской местности, рекламные проспекты. Упаковка аспирина, желудочные таблетки, две маленькие непочатые бутылочки водки, какие дают в самолете.