Будто предательский удар от друга, которому я верила, ко мне пришло осознание того, что царевич хотел всего лишь использовать меня. Он обратился ко мне с просьбой о помощи в спасении Египта не потому, что я Ту, а потому, что я та наложница, которая держит фараона в своей накрашенной ладони и поэтому может сыграть свою роль в большой игре Рамзеса, а потом ее можно благополучно забыть.

Они все хотели использовать меня, думала я в отчаянии. Гуи, царевич, даже сам фараон. Никто по-настоящему не думал о моем благе. Паари отдалился от меня. Дисенк, может быть, немного привязана ко мне, но она была бы так же предана любому, к кому попала бы в услужение. Только моя земля никогда не предаст меня. Она примет меня с любовью, невзирая ни на что.

Больше нельзя было не обращать внимания на тошноту, подкатывающую к горлу. Сидя на краю ложа, я крепко обхватила себя руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. Безнадежно, отчаянно я пыталась зацепиться за свои размышления о характере царевича, но все напрасно. Тревога более сильная настойчиво вторгалась в мою жизнь, и я не могла больше сдерживать ее.

— О боги, прошептала я. — Пожалуйста, нет. — Мои слова прозвучали хрипло и невнятно, как царапанье когтей по камню, как злобный голос из моею сна. Я пропала. Я поняла, что беременна.

Тогда я дала выход гневу. Это была защитная реакция на горечь своею невероятного поражения. Встав с постели, я металась по комнате, проклиная Гуи, который отправил меня сюда, проклинала фараона, который теперь бросит меня, проклинала богов Фаюма, которых я оскорбила и которые теперь безжалостно мстили мне. Я изрыгала проклятия, как ядовитая змея изливает свой яд, их источник был неиссякаем, они обжигали мне язык и оставляли глубокие раны в сердце.

Я пришла в себя, почувствовав прикосновение к своей руке. Встревоженная Дисенк стояла рядом со мной, завернувшись в покрывало, и я осознала, что вижу ее ясно в усиливающемся свете.

— Ту, что случилось? — спросила она.

Я остановилась, сжимая кулаки, грудь моя тяжело вздымалась. «Очень хорошо, — подумала я. — Очень хорошо. Я могу бороться с этим. Я еще могу победить».

— Дисенк, принеси мне врачебную сумку, — приказала я.

Она хотела что-то сказать, но сразу закрыла рот, увидев выражение моего лица, и вышла в другую комнату. Я села в кресло. Вскоре она положила сумку мне на колени.

— Принести тебе поесть? — спросила она, но я покачала головой:

— Нет. Оставь меня.

Оставшись одна, я принялась рыться в своих снадобьях. Я искала фиал с можжевеловым маслом, но не могла найти его. Нахмурившись, я опорожнила сумку, вывалив ее содержимое на стол. Масло ягод дикого можжевельника пропало. Я остановилась, размышляя. Это опасный яд, слишком опасный, чтобы прописывать его иначе, чем в самых малых дозах, и я была уверена, что в моей сумке есть приличный запас. Где же он? Я не вскрывала печать на фиале с момента прибытия в гарем, потому что убиение царственных младенцев во чреве было тяжелейшим преступлением. Может, я вытащила его, чтобы освободить место для чего-то другого? Отдала обратно Гуи? В сильном волнении я не могла вспомнить.

Тогда, может, применить рвотный орех? Я встряхнула глиняный горшочек, где содержалось смертельное средство. Обычно его разматывали и смешивали с пальмовым маслом, чтобы убивать крыс в амбарах, но семена этого маленького дерева были также и сильным слабительным. Слишком сильным. Их сила зависела от случая, и одна и та же доза могла и очистить пациентку, и убить ее. Убить меня. Я быстро побросала фиалы и банки обратно в сумку и захлопнула крышку.