Не исключением стала и эта буря.

Порывистый ветер из Сибири обрушился на изможденные трехлетней засухой земли северного Китая, подхватил песок в пустыне Гоби, поднял в воздух пыль с берегов Хуанхэ и накрыл желтым облаком потрескавшуюся от жара страну.

Буря была необорима, словно орды варваров, которые, невесть откуда появившись, не раз за историю Империи сметали на своем пути целые армии, тщетно пытавшиеся их остановить. Буря была подобна восстаниям «Желтых повязок», тайпинов, «Белого лотоса», главари которых пытались захватить трон Империи. Некоторым это удавалось. Буря набирала силу и наконец всей своей мощью обрушилась на высокие крепостные стены столицы, прорвалась на узенькие улочки, вторгшись даже в Запретный Город, за стенами которого безвольный император все еще сжимал в слабеющих руках Небесный Мандат. Летней ночью, в последний год уходящего века, песчаная буря накрыла Пекин. Город был отдан на поругание и разграбление мириадам солдат-песчинок. Пылевые смерчи с воем прокладывали свой разрушительный путь через хутоны, хлеща по табличкам на магазинах, раскалывая калитки, срывая кожу с храбрецов, у которых хватило мужества выйти в такую пору на улицу и сойтись с бурей лицом к лицу.

В тот день люди так и не увидели заката — солнце скрылось, находясь в самом зените. Кромешная тьма беззвездной ночи опустилась на город. Жители Пекина, ежась, сидели в душных домах, вздрагивая от воплей и стонов бушующего ветра. На улицах обреталось Зло.

В тот вечер в посольском квартале царила тишина. В бальных залах не горели люстры. Ландо были заперты в конюшнях вместе с лошадьми. Окна наглухо закрыты. Несчастные морские пехотинцы, стоявшие в карауле, кутались как могли, закрывая лица от ветра. Послы и их супруги легли спать рано.

Летними вечерами британское посольство представляло собой волшебный сад, увешанный китайскими фонариками. Леди Макдональд, хозяйка дома, который некогда принадлежал знатному маньчжуру, любила подчеркивать свою страсть ко всему китайскому. Она старалась не обращать внимания на замечания востоковедов, работавших в посольстве, которые пытались объяснить ей, сколь нелепо смотрится в китайском доме отделка в японском стиле. (Китайцы на их месте сказали бы, что леди Макдональд «пытается приделать змее ноги»). В посольском квартале именно леди Макдональд чаще других устраивала торжественные приемы, и ей хотелось, чтобы гости формировали впечатление о Китае по ее дому, а не по вонючим канавам и бедняцким кварталам, находившимся за его стенами.

Тем вечером все яркие украшения были сняты, а китайские павильоны и резные арки были оставлены на поругание пылевой буре. Ветер метался по верандам, барабанил в ставни, которыми закрыли оконные стекла, привезенные из-за границы. Ветви деревьев гинкго ходили ходуном, отчего сами деревья становились похожи на призраков. Ветер с воем подхватывал и уносил прочь листья. Темно-серые силуэты старых домов на фоне черного неба, словно съежились под бешеными ударами шторма. Здания стояли одиноко, — казалось, вернулись те времена, когда они были брошены, а англичане еще не пришли, чтобы вновь их отстроить. Во мгле виднелись силуэты изогнутых крыш, навевая воспоминания о покинутых храмах, которые, согласно китайским легендам и преданиям, являлись излюбленным местом обитания всякой нечисти. В саду леди Макдональд царил хаос, казалось, среди деревьев бродят призраки прежних обитателей дома в компании с лисицами-оборотнями, змеиными божками, голодными духами и прочими неисчислимыми детищами человеческих предрассудков, которые появляются на свет именно в такие темные, дикие ночи.

Впрочем, для сэра Клода и леди Макдональд буря осталось незамеченной. В главном здании, некогда служившем павильоном для поминовения предков, супруги крепко спали в кроватях под защитой противомоскитных сеток.

Лишь один-единственный человек в посольстве не спал и чутко реагировал на каждый раздававшийся в ночи звук.