Он старательно запер дверь, задвинув засовы. Затем, отведя Сернина в соседний салон, большую комнату без мебели и занавесок, сказал:

— Теперь я в твоем распоряжении. Чем могу служить, князь?

— Женевьева?

— Она чувствует себя прекрасно.

— Ах! Ты признаешься!

— Еще бы! Скажу даже, что твоя беспечность в этом смысле меня удивляет. Как ты мог не принять мер предосторожности? Было просто неизбежно…

— Довольно! Где она?

— Твой тон невежлив…

— Где она?

— В четырех стенах… Свободна…

— Свободна?

— Да, свободна разгуливать от стенки к стенке.

— В вилле Дюпон, конечно? В той тюрьме, которую ты устроил для Штейнвега?

— Ах! Знаешь ли… Нет, она не там.

— Тогда где? Говори, иначе…

— Ну что ты, милый князь! Считаешь меня дураком, способным выдать тебе тайну, с помощью которой держу тебя за горло? Ты влюблен в эту крошку…

— Молчать! Запрещаю тебе! — вскричал Сернин вне себя.

— А что? Разве это позор? Ведь я-то в нее влюблен и потому пошел на риск…

Он не закончил речь, испуганный вдруг страшным гневом Сернина, той сдержанной, безмерной яростью, которая исказила его черты.

Они долго всматривались друг в друга, пытаясь найти, каждый по-своему, слабое место у противника. Наконец Сернин сделал шаг к барону и произнес четко, более угрожая, чем предлагая союз:

— Послушай же. Помнишь, ты как-то предлагал мне объединиться? Дело Кессельбаха — на двоих… Действовать вместе… Разделить прибыли… Я отказался. Сегодня я согласен.

— Слишком поздно.

— Погоди. Я согласен на большее — отступиться от этого дела. Ни во что более не вмешиваюсь. Ты получишь все. При надобности даже готов тебе помочь.

— Условия?

— Женевьева. Скажи, где она?

Барон пожал плечами.

— Ты мелешь чепуху, Люпэн. Просто больно слушать… В твоем-то возрасте…

Между обоими противниками опять воцарилось грозное безмолвие. Наконец барон саркастически усмехнулся:

— До чего, однако, приятно видеть, как ты хнычешь, как просишь, как нищий, милостыню. Теперь можно сказать: простой солдат утер нос генералу…

— Болван, — прошептал Сернин.

— Князь, я пришлю тебе вечером своих секундантов… если ты будешь еще на этом свете.

— Болван! — с бесконечным презрением повторил Сернин.

— Хочешь, покончим со всем сразу? Как хочешь, князь, настал твой последний час. Можешь поручить свою душу Господу. Улыбаешься? Напрасно. У меня перед тобой — огромное преимущество: я убиваю… Если в том есть необходимость. А она теперь появилась.

— Болван! — еще раз сказал Сернин.

Он вынул часы.

— Два пополудни, барон. Тебе осталось не более нескольких минут. В пять минут, в десять минут третьего, не позднее, господин Вебер и полдюжины молодцов, не привыкших кого-нибудь стесняться, взломают двери твоего логова и схватят тебя за ворот. Теперь не следует усмехаться тебе. Тот выход, на который ты рассчитываешь, раскрыт. Я знаю его, и он — под охраной. Так что попался ты теперь по-настоящему. Это эшафот, старина.

Альтенгейм побледнел. Он пробормотал:

— Ты на это пошел?.. Ты имел низость?..

— Дом окружен. Штурм неминуем. Говори, и я тебя спасу.

— Но как?

— Люди, охраняющие выход из флигеля, — мои люди. Я дам тебе пароль для них, и ты спасен.