Это был тот самый бельэтаж, которым он любовался во время вечерней службы. В церкви стояла тишина. Три свечи на люстре, пара канделябров и слабый, тлеющий свет лампад не могли справиться с темнотой огромного зала.

Мочкин присел на корточки и принялся разбирать рюкзак. Детали арбалета он складывал на пол, а затем скручивал их по порядку, пока из непонятных железок не получилось смертоносное элегантное оружие. На тупой конец стрелы, заправленной в наводящей желоб, был прицеплен карабин с двадцатиметровой струной. Второй конец стальной проволоки он перекинул через балюстраду и прикрепил к кованой ручке двери.

Мочкин взял арбалет, откинул приклад и, прижав оружие к плечу, прильнул правым глазом к трубке оптического прицела. Он действовал точно по инструкции и навел стрелу на противоположную стену, где тихо стоял выписанный в полный рост Николай Угодник с Евангелием в руках. Мочкин прицелился в безымянный палец яркой фрески и нажал спуск. Пружина сработала, и грозная металлическая стрела молнией вылетела из своего гнезда. Она пролетела между главным стержнем люстры и нижним рожком подсвечника и, не доЛетев до стены нескольких сантиметров, зависла в воздухе, сдерживаемая стальной струной, будто щитом святого, не желавшего терпеть богохульства. На долю секунды грозный наконечник застыл в воздухе, и четырехгранное острие стрелы полетело вниз. Повиснув на нижнем рожке, струна не позволяла упасть стреле на мраморный пол и замерла, как застывший маятник, в пяти метрах от пюпитра, на котором стоял золоченый фолиант Библии.

Мочкин замер и какое-то время прислушивался к тишине. В какую-то секунду ему показалось, будто грозные лики святых смотрят на него с ненавистью. Яркие краски фресок потемнели, а рисованные глаза ожили. «Мистика!» – подумал он. Но Мочкин ни во что не верил – ни в Бога, ни в черта. Он верил в случай и удачу.

Судьба подарила ему случай, дававший возможность встать на ноги и заработать хорошие деньги. Дело за удачей.

Стрелок разобрал арбалет, превратив оружие в десяток беспорядочных деталей, и убрал его в рюкзак. Второй моток проволоки играл роль удлинителя. Он сцепил его карабином, на котором висела стрела, и осторожно разматывал – виток за витком, удлинняя струну до тех пор, пока стрела не коснулась пола и не легла на мраморную плиту в трех метрах от иконостаса. Закрепив карабин концом проволоки к стойке балюстрады, Мочкин взял тяжелый золотой шар с блестящими гранями и направился вниз. Ему понадобилось восемь минут, чтобы спуститься по узкой крутой лестнице. Выход в зал перегораживала решетка, закрывавшая доступ к лестнице. Символический замок был открыт обычной шпилькой.

Мочкин вошел в главный зал и очутился под сводом купола. Он машинально перекрестился и подошел к стреле. Струна казалась незаметной, как волосок.

Четырехгранное острие лежало в двух шагах от того места, где находились золоченые ворота иконостаса. Ночной посетитель не терял времени даром. Он отцепил от карабина стрелу и надел на нее бомбу. Обратный путь на бельэтаж он засекал по секундомеру. Девять минут. Бежать по такой лестнице невозможно.

Ступени скользкие, перила отсутствуют, и слишком много крутых поворотов.

Вернувшись на место, Мочкин начал вытаскивать струну кверху. Золотой шар оторвался от пола и устремился к куполу. Слегка покачиваясь, красивый многогранник крутился вокруг своей оси, бросая тусклые зайчики на строгие лики апостолов. Наконец шар уперся в нижний конец люстры и слился с множеством золоченых деталей. Кольцо проскочило между нижними рожками, и шар застрял.

Мочкин застопорил катушку и закрепил натянутую струну на дверной ручке.

Теперь оставалось только ждать.