– Мы считаем жизненно необходимым, мэм, чтобы та информация, которой мы располагаем сейчас и без которой конференция вполне способна закончиться неудачей, – чтобы эта информация продолжала к нам поступать.

– Вы имеете в виду «Соловья», – решительно уточнила британский премьер‑министр.

– Именно его, мэм, – подтвердил Мэтьюз. – По нашему мнению, «Соловей» должен продолжать свою работу.

– Я вас поняла, господин президент, – спокойно ответила она. – Но мне известно, что уровень риска в этой операции очень велик. Я не даю прямых указаний сэру Найджелу Ирвину в отношении того, как он должен или не должен вести себя в руководстве его службой. Я полностью доверяю ему в этом отношении. Но я сделаю все, что смогу.

Только после того, как перед главным фасадом Белого дома закончилась традиционная церемония проводов английских гостей, – с не менее традиционным подходом к лимузинам и улыбками перед телекамерами, – Станислав Поклевский дал волю своим чувствам:

– В этом мире нет такой опасности для этого русского агента, которую можно сравнить с успехом или провалом переговоров в Каслтауне.

– Согласен, – сказал Билл Мэтьюз, – но Боб Бенсон сказал мне, что на данной стадии опасность заключается и в самом разоблачении «Соловья». Если это произойдет и его поймают, Политбюро узнает, что он успел передать нам. В этом случае их реакцию в Каслтауне вполне можно предвидеть: ничего хорошего для нас, во всяком случае. Поэтому «Соловья» надо будет либо заставить замолчать, либо вывезти, но только после того, как договор будет готов и подписан. А на это вполне может уйти еще шесть месяцев.

В этот же вечер, когда в Вашингтоне вовсю еще сияло солнце, в Одессе оно уже садилось, – в это время на рейде отдала якорь «Санандрия». Когда замолк стук якорной цепи, на сухогрузе воцарилось молчание, прерываемое только слабым жужжанием генераторов и посвистыванием стравливаемого пара. Эндрю Дрейк стоял на полубаке, оперевшись о перила, и смотрел на мигавшие в порту и городе огоньки.

К западу от корабля, в северной оконечности порта, был расположен нефтяной терминал, огороженный цепным заграждением. К югу порт был защищен выходящим далеко в море молом. В десяти милях за этим молом в море впадает река Днестр, в болотистой дельте которого за пять месяцев до этого Мирослав Каминский похитил ялик и сделал свой отчаянный рывок к свободе. А теперь благодаря ему Эндрю Дрейк, или точнее Андрий Драч, возвратился на землю своих предков. И в этот раз он прибыл вооруженным.

В этот же вечер капитану Таносу сообщили, что он будет допущен в порт для швартовки на следующее утро. Портовые санитарные и таможенные власти поднялись на борт «Санандрии», но весь час, пока оставались там, провели вместе с капитаном Таносом в его каюте, дегустируя марочное шотландское виски, которое тот приберегал для подобных случаев. Никакого обыска корабля не производилось. Наблюдая за катером, который отчалил от борта судна, Дрейк размышлял: предал или нет его капитан Танос. Это было нетрудно проделать: Дрейка арестуют на берегу, а Танос поплывет дальше с его 5000 долларов США.

Все зависит от того, – подумал он – поверил Танос или нет его истории о провозе денег для невесты. Если да, тогда у него не было причин для того, чтобы предавать его, поскольку это было не такое уж большое преступление, да и случалось сплошь и рядом: его собственные матросы привозили в Одессу контрабандные товары с каждым рейсом, а долларовые банкноты – это всего лишь еще одна разновидность контрабанды. С другой стороны, если бы винтовка и пистолеты были обнаружены, проще всего было бы выбросить их все в море, а самого Дрейка ссадить с корабля по возвращении в Пирей.