Изменить размер шрифта - +
Полагаю, ты считаешь, что это, возможно, было убийство.

– О Господи, да. Это грызет меня все время. Когда мои подозрения по поводу матери начали сгущаться, я взяла его историю болезни и очень тщательно изучила. Но не нашла ничего сомнительного. Записи Риты относительно наблюдений за его развитием неизменно благополучны – мальчик перед смертью был совершенно здоров, и вскрытие, как это часто бывает, не дало ничего конкретного. Теперь же я имею дело с живым ребенком и не могу сделать ничего, ровным счетом ничего, чтобы помочь ему.

– Мне кажется, ты делаешь все от тебя зависящее.

– Пытаюсь изо всех сил, но, черт побери, каждый раз прихожу в отчаяние.

– А как насчет отца? – спросил я. – Мы о нем так и не поговорили.

– У меня нет о нем полного представления. Ясно, что главная забота о ребенке лежит на матери. Я имела дело преимущественно с ней. А когда начала подозревать синдром Мюнхгаузена «по доверенности», мне представилось, что следует сосредоточить внимание на матери, ведь именно матери всегда являются главным действующим лицом.

– Да, – согласился я. – Но в некоторых случаях отец оказывается пассивным соучастником. Ты не заметила, возникли ли у него какие-либо подозрения?

– Если он и обратил на что-то внимание, то мне об этом ничего не говорил. Он не выглядит таким уж пассивным – довольно приятный, да и мать тоже, если уж разговор зашел об этом. Они оба очень милые, Алекс. Это одна из причин, которая так затрудняет все дело.

– Классический сценарий Мюнхгаузена. Сестры, наверное, обожают их.

Она кивнула.

– А другая причина?

– Другая причина чего?

– Причина, которая затрудняет дело.

Стефани закрыла глаза, потерла их, медля с ответом.

– Другая причина, – наконец проговорила она, – и это может показаться тебе ужасно расчетливым политиканством, заключается в том, кто они. В общественном и политическом смысле. Полное имя ребенка звучит так:

Кэсси Брукс Джонс. Это о чем-нибудь тебе говорит?

– Нет, – мотнул я головой. – Имя Джонс не особенно запоминается.

– А как насчет такого Джонса – Чарльз Л. Джонс-младший? Большая шишка в финансовой сфере? Главный распорядитель деньгами больницы?

– Не слышал о таком.

– Ну да, ты ведь не читаешь информационные бюллетени. Кроме того, восемь месяцев назад он стал председателем правления. Была крупная перетряска.

– С бюджетом?

– С чем же еще? Вот тебе генеалогия: единственным сыном Чарльза-младшего является Чарльз-третий – прямо как у королей. Он обычно зовется Чипом – это папочка Кэсси. Маму зовут Синди. Умерший сын был Чэд – Чарльз четвертый.

– Все имена начинаются с "С", – сказал я. – Похоже, они любят порядок.

– Может, и так. Главное в том, что Кэсси – единственная внучка Чарльза-младшего. Не правда ли, восхитительно, Алекс. У меня под наблюдением потенциальный случай синдрома Мюнхгаузена, переносимый на другое лицо. Известие об этом взбудоражит всех. А пациент – единственная внучка того типа, который отобрал у нас бесплатный кофе.

 

 

– Если не возражаешь, мы поднимемся по лестнице.

– Утренняя аэробика? Прекрасно.

– Когда тебе стукнет тридцать пять, – заявила она, расправляя платье и застегивая белый халат, – старый добрый основной обмен веществ летит ко всем чертям. Приходится серьезно трудиться над собой, чтобы не обрасти жиром. Кроме того, лифты по-прежнему двигаются, как сонные, будто их пичкают валиумом.

Быстрый переход