Мне всё-таки удалось запрыгнуть на последний вагон, и я ухватился за стропы, которые удерживали брезент. Грузовой вагон был меньше пассажирского. Я забрался на контейнер с газом и сумел заглянуть в заднее окно.

Холмс едва держался на ногах и продолжал драться, хотя, судя по быстро разрастающемуся синяку на скуле, ему приходилось несладко. Он повернулся в мою сторону, и я понял, что он меня заметил. Мой друг занял позицию спиной ко мне, чтобы Карсвелл и Кроули, которые стояли в начале вагона, не смогли меня увидеть.

Я думал о Карнакки и надеялся, что он сможет удержаться на кабине машиниста.

Пробравшись вперёд, я хотел найти способ отцепить грузовой вагон от пассажирского. Вот только нельзя было поднять голову — потолок тоннеля тут же снёс бы её с моих плеч.

В вагоне закричали; я увидел, что Холмса потеснили в сторону и к заднему окну бежит Карсвелл.

— Я так и знал! Кроули! Он там, этот негодяй там!

Карсвелл одним рывком открыл окно и прицелился в меня.

— Не будьте идиотом! — завопил Кроули. — Вы пробьёте контейнер!

Мне оставалось только пригнуть голову. Грохнул выстрел. Пуля не попала в цель (как потом выяснилось, Холмс успел толкнуть Карсвелла), но после выстрела я услышал примерно в футе от себя хлопок, похожий на звук пробки, вылетевшей из бутылки. А вслед за хлопком — шипение. Карсвелл пробил стенку контейнера.

Я понимал, что газ распространяется вокруг меня, и постарался задержать дыхание. Но было уже поздно: отрава начала действовать. Колёса вагона, как молот кузнеца, всё громче и громче стучали на стыках рельс. Брезент подо мной сдвинулся.

— Джон… — прошептал тихий, почти неслышный из-за стука колёс голос, — возьми мою руку, я спасу тебя.

Брезент соскользнул в сторону, и я увидел, во что превратилась моя жена после смерти. Время не пощадило её. К моей щеке прикасались тонкие пальцы — они были гораздо тоньше изящных пальцев женщины, которую я любил всем сердцем.

— Но это всё ненастоящее…

И всё же я умолял себя поверить, даже когда она расстегнула мне сорочку и начала царапать грудь влажными и слишком твёрдыми для человека ногтями.

— Это всё фальшь! — повторил я.

— О Джон! — Существо задыхалось, будто его лёгкие были проколоты и сдувались, как воздушные шары. — Я всегда была для тебя настоящей.

Мы подъезжали к «Бэнк». Я закричал. Мой крик почему-то был похож на звук тормозов поезда. Яркий свет открыл невыносимую для глаз картину. Продолжая вопить, я повалился на платформу.

Люди вокруг меня кричали на все лады, и я сначала подумал, что их вопли — часть моей галлюцинации; но, конечно, это были последствия утечки ядовитого газа. Может, свет от ламп превратился для них в раскалённое железное клеймо и с шипением потянулся к коже. Или черви заполнили весь тоннель и теперь пробирались к лестнице, чтобы выползти на поверхность. А может, люди на платформе, как и я, с ужасом наблюдали, во что превращаются любимые, когда мы остаёмся жить без них.

Пассажиры в панике кинулись к лестницам. Каждый стремился быстрее убежать от окружавшего его кошмара.

— Ватсон!

Это был голос разума и логики, голос, который часто возвращал меня в реальность, когда я был на волосок от смерти. Иногда он выводил меня из терпения или дико раздражал, но он всегда был рядом. Он сделал мою жизнь такой, какая она есть. Плохая или хорошая — другой у меня нет.

Чьи-то руки схватили меня; я начал отбиваться. От грохота выстрела я пришёл в чувство и понял, что это Холмс держит меня.