Возможно, он ничем и не интересовался. Но если его сознание было частично сохранено, возможно и другое: порой плакал от бессилия, от того, что не увидит ее — Республику; возможно, спрашивал сына: как там, что делает Гамбетта, куда девался Луи Наполеон? Умирающий Уэллс засыпал посреди разговора, не узнавал знакомых, но писал запрос Нюрнбергскому трибуналу: был ли Троцкий немецким шпионом, как утверждали в СССР? Умирающий, полубезумный Хемингуэй планировал встретиться с Кеннеди — подсказать, как обустроить Америку; интерес к тому, что волновало этих людей всю жизнь, не мог исчезнуть, пока сознание в них теплилось. Возможно, младший Дюма, монархист до мозга костей (Верещагин: «К идеям изменения социального строя Дюма [сын] относился крайне нетерпимо и прямо говорил, что заряженный револьвер в кармане — единственный ответ на все подобные затеи…»), предпочел умолчать о разговорах (спорах?) на политические темы, если они и были. Нам этого не узнать. О внутреннем мире умирающих стариков почти никогда ничего не известно, и мы пишем о их последних днях и даже годах скороговоркой — «В ночь с 27 на 28 июня 1878 года у Гюго происходит кровоизлияние в мозг, от которого он оправился, хотя уже после этого практически не писал ничего нового», — а этот мир мог быть так же сложен и неистов, как и в молодости, просто выразить свои чувства сил уже не было.

Если время — лишь четвертое измерение, значит, мы можем, пусть только в мыслях, дотянуться до любой точки на бесконечной линии, дотянуться до человека в дни его угасания; дотронуться до них, обессилевших, печальных, сказать, как мы их любим, как нам не хватает их… Мы видим: беспомощный великан лежит в постели; но, быть может, он не «немой и застывший труп, который живет без страданий, только чтобы дать время материи дойти понемногу до окончательного разложения» — это негодяй Вильфор так думает, а на самом деле, быть может, он, как Нуартье, страдает, мыслит, слышит; нам только надо сделать усилие, дотянуться, сказать ему, чтобы не беспокоился, не горевал, что в конце концов у них все получилось, у него — получилось…

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Генерал Тома Александр Дюма, отец писателя. Фрагмент картины Риша

Мария Луиза Дюма, мать писателя

Дом в Вилле-Котре, где родился писатель

26-летний Дюма в Париже. Литография А. Девериа

Герцог Орлеанский Фердинанд

Его супруга Елена Мекленбург-Шверинская

Луи Филипп. Портрет работы ф. Винтерхальтера

Белль Крельсамер

Александр Дюма. Портрет работы Э. Жиро.1844 г.

«Замок Монте-Кристо»

Александр Дюма-сын

Мари Дюплесси

Дом в Париже, в котором 27 июля 1824 года родился Александр Дюма-сын

Надежда Нарышкина

Карикатура Шама на легендарную скорость, с какой Дюма писал свои пьесы: «Новая кормилица „Комеди Франсез“ растит детишек за пять дней…» Надписи на пеленках: «Детство Людовика XIV», «Детство Людовика XV»

«Комеди Франсез» в 1820-х годах

«Она сопротивлялась мне, и я ее заколол». Карикатура на мадемуазель Дюверже в роли Адели в спектакле «Антони»

Молодой Виктор Гюго

Альфред де Виньи

Оноре де Бальзак

Пьер Жюль Теофиль Готье

Тальма в роли Нерона. Картина Э. Делакруа

Театр «Порт-Сен-Мартен»

Рашель в роли Камиллы («Гораций» П.