|
Он не страдал, он чувствовал, что его любят, и больше ничего не желал». Господи, откуда нам знать, чего он желал?! Дюма-сын рассказал о последних днях отца (в основном в письмах к Ферри и Жорж Санд), но доверять ему следует осторожно. По его словам, отец много спал, иногда играл с внучками, если разговаривал, то о прошлом, навещал его Монини, директор местной гимназии; был слаб, но умиротворен. Из письма художнику Шарлю Маршалю: «…он совершенно не страдал… Разум, даже остроумие не изменили ему до конца. Он высказал много интересных мыслей… Однажды, поиграв с детьми в домино, он сказал: „Надо бы что-нибудь давать детям, когда они приходят играть со мной, — ведь это им очень скучно“. Живущая у нас русская горничная преисполнилась нежности к этому тяжелому больному, неизменно улыбчивому и доброму, который был беспомощен, как ребенок… Отец отдыхал на лоне природы и в лоне семьи, видя перед собой безбрежное море и безбрежное небо, а вокруг себя — детей… Наконец-то он чувствовал себя счастливым в этой покойной и уютной обстановке, которая столь редко встречалась ему в его рассеянной и расточительной кочевой жизни, что он наслаждался ею всем своим существом… Всякий день он находил веселые или трогательные слова…» О дне смерти: «…мой отец скончался, вернее — уснул, так как он совершенно не страдал. В прошлый понедельник, днем, ему захотелось лечь; с этого дня он больше не хотел, а с четверга уже не мог вставать. Он почти беспрерывно спал. Однако когда мы обращались к нему, он отвечал ясно, приветливо улыбаясь. Но с субботы отец стал молчалив и безразличен. С этого времени он всего один-единственный раз проснулся, все с тою же знакомой Вам улыбкой, которая ни на секунду не покидала его. Только смерть могла стереть с его губ эту улыбку». И, разумеется, больной перед смертью изъявил желание исповедаться — правда, когда священник пришел, он был без сознания.
Этими трогательными рассказами младший Дюма хотел опровергнуть слухи о сифилисе (для которых сам дал повод) и о том, что у отца было «размягчение мозга». Но Мелани Вальдор он писал иначе: «Мой отец и больше и меньше болен, чем говорят, его тело выздоравливает, но разум в потемках; лишь на мгновения из этого сплошного облака появляется сияющая звезда, какой он был прежде. Жизнь для него лишь механическая функция; он не страдает, не понимает своего состояния, он счастлив и весел. Все его развлекает, ничто его не интересует. Он узнает людей, но сразу же их забывает. Ничто не задерживается больше в этом мозгу. Где был гранит, теперь только песок…» Это больше похоже на правду и укладывается в картину ишемического инсульта с поражением правого полушария, при котором возможна эйфория и частично сохранены сознание и речь; такой больной живет, не вполне отдавая себе отчет, где и когда, лучше помнит давние события, чем недавние. Так в чем мы подозреваем Дюма-сына? Что он на самом деле морил отца голодом и держал в подвале? Боже упаси! Но все же есть сомнения в том, что больной был так уж безмятежно счастлив и ничем не интересовался. Больных (хоть чем) в те времена запрещалось «волновать», поэтому сын не только не передавал отцу писем, но и не упоминал о них. Микаэле: «Мадемуазель! Я получил те три письма, которые Вы написали моему отцу и которых я не мог ему передать, поскольку Вы говорите там о его болезни, а мы (елико возможно) скрываем от него, что он болен. То ласковое имя, каким Вы его называете, доказывает, что Вы любите его со всей силой, на какую способен человек в Вашем возрасте, и что он был привязан к Вам. Впрочем, мне кажется, что я несколько раз видел Вас у него, когда Вы были совсем маленькой… Я взял на себя труд сообщить Вам о его состоянии, так как сам он не в силах этого сделать. Он был крайне тяжело болен. Теперь ему немного лучше… Если он поправится настолько, что сможет читать присылаемые ему письма, я Вас извещу об этом…» Из этих же соображений ему не говорили о том, что кругом происходит. |
