|
«Совсем как я», — подумал Хават. — Суфир, о чем ты думаешь? — спросил Пауль. Хават посмотрел на подростка. — Я думал о том, что скоро мы все уедем отсюда и вряд ли снова увидим это место. — Это тебя печалит? — Печалит? Чепуха! Грустно расставаться с друзьями, а место — это всего лишь место. — Он тронул разложенные на столе карты. — И Арракис — это просто другое место, и только. — Отец прислал тебя проэкзаменовать меня? Хават покосился на мальчика — даже чересчур наблюдателен! Он кивнул: — Конечно, ты предпочел бы, чтобы он пришел сам, но ты же знаешь, как он занят. Он придет позже. — Я сейчас читал о бурях на Арракисе. — Бури. Да… — Похоже, эти бури — довольно-таки скверная штука. — Скверная — не то слово. Мягко сказано! Фронт этих ураганов не менее шести-семи тысяч километров, они питаются всем, что может добавить им мощи: кориолисовыми силами, другими бурями — всем, в чем есть хоть капля энергии. Они набирают скорость до семисот километров в час, прихватывая с собой все, что подвернется, — пыль, песок и прочее. Они срывают мясо с костей и расщепляют сами кости… — Почему там нет службы погодного контроля? — Тут у Арракиса свои специфические проблемы: стоимость контроля выше, а к ней добавляются высокие эксплуатационные расходы и прочее. Гильдия заломила безумную цену за систему контрольных спутников, ну а Дом твоего отца — не из самых богатых, ты и сам знаешь. — Суфир, а тебе приходилось видеть фрименов? «Мальчику есть о чем подумать сегодня», — решил Хават. — Очень может быть, что я их и видел, но дело в том, что на вид их трудно отличить от населения впадин и грабенов. Они все носят эти их длинные хламиды, и все невыносимо воняют, особенно если находятся в закрытом помещении. Это из-за дистикомбов, которые они носят не снимая. Дистикомб — «дистилляторный комбинезон», костюм-перегонный куб, который собирает и утилизует выделяемую телом влагу. Пауль сглотнул, внезапно ощутил влагу во рту и вспомнил сон о жажде. Мысль, что люди могут так страдать от нехватки воды, что им приходится собирать влагу собственных выделений, поразила его. — Пауль вдруг ощутил горькое чувство одиночества и пустоты. — Вода там — драгоценность, — вслух подумал он. Хават кивнул: «Возможно, мне понемногу удается внушить ему, что Арракис — его враг. Там необходимо все время быть настороже, и нельзя отправляться туда, не будучи к этому готовым». Пауль взглянул вверх, на световые люки, и увидел, что начался дождь. По сероватому метастеклу струилась вода. — Вода… — сказал он. — Ты еще научишься ценить воду, — пообещал Хават. — Конечно, у тебя недостатка в ней не будет, ты — сын герцога, но повсюду тебя будет окружать жажда… Пауль провел языком по пересохшим вдруг губам, вспомнив, как неделю назад, в день испытания, Преподобная Мать тоже говорила что-то о водяном голоде… — Ты узнаешь о Мертвых равнинах, — сказала тогда она, — дикой пустыне, где нет ничего живого — лишь Пряность и песчаные черви. Тебе придется окрасить глаза, чтобы смягчить беспощадный свет солнца. Слово «убежище» будет означать для тебя просто любое место, укрытое от ветра и чужого взгляда. Ты научишься ходить на своих двоих — без орнитоптера, без мобиля и даже не в седле. И ее тон — она говорила нараспев особым вибрирующим голосом — сказал ему больше, чем слова. — На Арракисе, — говорила она, — кхала! — земля пустынна, луны — твои друзья, а солнце — враг. В тот момент Пауль почувствовал за спиной мать — она подошла, оставив свой пост у дверей. |
