В комнате было одно-единственное окно причудливой овальной формы, но и то намертво закрыто плотной темно-вишневой шторой, так что ни один луч света не мог пробиться сквозь эту мощную преграду. На идеально ровном потолке болталась одинокая люстра-тарелка, которая смотрела своим глазком-лампочкой прямо в центр стола. Весь этот антураж создавал в помещении несколько зловещую атмосферу гангстерских кинофильмов. Где-то совсем в глубине комнаты монотонно тикали старинные часы, нарушая давившую на уши тишину. Наконец, когда минутная стрелка лениво доползла до цифры «двенадцать» и часы нервно забили, сообщая о времени, Батя начал свою речь.

— Ну что, друзья, вы здесь — можно начинать, — произнес Батя, всматриваясь в лица присутствующих. — Собрала нас сегодня общая тревога. И чтоб не стала она общей бедой, решим все вместе, что нам делать. Нашествие южноморских варваров грозит разрушить все, что мы построили за последнее время, чтобы спокойно жить и нести радость музыкального искусства нашему народу. Многие из нас уже пострадали от действий этих террористов. Я, кстати, тоже джаз люблю, но в публичных местах никого не луплю. В общем, хочу услышать ваше мнение — что нам делать с Пастухом и стадом его?

— Что делать? Мочить суку приблудную, — заверещал сухонький мужичок в больших очках, которые на его узком лице казались неправдоподобно огромными. На нем был темно-зеленый пиджак сильно шире в плечах, чем положено, и своим цветом только подчеркивал схожесть персонажа с кузнечиком. Он активно размахивал своими длинными худыми ручками.

— Мочить, однозначно! — присоединился к Кузнечику карапуз в красном свитере. Его нос картошкой смешно блестел, а налитые соком щеки походили на два спелых помидора. На его лице с самого начала красовалась нахальная полуулыбка, которая, как оказалось позже, не спадала с него с самого рождения, а сверкающая лысина тщательно скрывала возраст красноносого.

— Не очень-то его замочишь, — сказал длинный в кожаной куртке, поправляя указательным пальцем постоянно сползающие с узкого носа очки. — Вон он как с радийщиками-то лихо разобрался.

— Песня, кстати, очень неплохая, — противостоял галдящим продюсерам аккуратно подстриженный молодой паренек в цветастой рубашке.

— Ну и целуйте теперь его в зад, — накинулся на метросексуала Кузнечик.

— А может, фиг с ним — пообтешется, ведь джаз не самое страшное зло на свете, — удовлетворенный своей идеей, высказался Белый костюм — элегантный молодой высокий брюнет, то и дело поглядывающий на свой позолоченный брегет.

— Батя, а кто это рядом с тобой сидит? — обратил внимание шустрый Кузнечик на находящегося рядом с народным артистом мрачноватого типа с длинными сальными волосами. Физиономия парня тщательно скрывалась под кепкой и темными очками, к тому же он постоянно курил, дымя как пароход.

— Батя, кто это? Мы его не знаем.

— Рядом со мной, товарищи, сидит известный, но не вам рок-продюсер. Беда общая, вот я его и позвал. А теперь послушайте, что я вам скажу. Мочить, конечно, дело хорошее, только хочу я вам напомнить, что здесь почти все вы — такие же приблудные. В Москву за лучшей долей приехали. Ан и правильно. Здесь же деньги все — стало быть, и музыку здесь заказывать. А еще забыли вы, наверное, что почти все вы чалились, срока тянули — кто за фарцовку, кто за левые концерты, кто за валюту, а кто помоложе — тоже с законом не особо дружат. Ну а джаз да рок на попсу голимую ради денег разве все вы не поразменивали? Что, сначала не пробовали любимой музыкой заниматься, пока не пообламывались все? Может, вы завидуете Пастуху, что у него получается то, о чем вы уже и мечтать перестали? А может, наоборот, если мы его в семью возьмем, так он обтешется, обломается, глянь, и через пару-тройку лет как вы станет, таким же скучным да жадным.