— В семью, говоришь? — занервничал самый активный собеседник Кузнечик. — У нас в колоде дырок нет.

— Вакансий не замечено, — сиял своими спелыми томатами карапуз.

— А ведь я и вправду с джаза начинал, — швырнул в пустоту длинный, снова поправляя съехавшие очки.

— Ха! — громким глубоким голосом отозвался Белый Костюм, протирая свой брегет белоснежным носовым платком. — А ведь Батя дело говорит, может, пригреем лишенца?

После этой фразы из-за стола вскочил молчавший до этого важный деятель с бледным, как мука, лицом. Его глаза быстро бегали, руки тряслись, пиджак, цветом похожий на советскую школьную форму, перекосился на нем, подобно его лицу. Курносый нос потешно дергался во время того, как деятель проговаривал слова, разбрызгивая во все стороны свою ядовитую слюну:

— Да вы что! Обделались все от страха? Батя, как ты можешь? Мы же бабло рубим! Какая, в жопу, музыка? Кому она нужна? Сегодня джаз допустим, завтра — рок, послезавтра побираться со своими артистами по стране поедем? Да я этого Пастуха своими руками задушу. Джаз он любит! Да плевал я на его джаз. Дерьмо его джаз!

Деятель закончил свою эмоциональную речь и опустился обратно на свое место, нервно почесывая макушку. Взоры всех присутствующих направились на Батю, который на протяжении всего выступления беспокойного товарища неодобрительно качал головой. Тут резко вскочил рок-продюсер, дремавший все это время рядом с Батей, и, ловким движением вскинув спрятанный в рукаве пистолет, всадил крикуну пулю в лоб. Тот вместе со стулом отлетел к светло-оранжевой стене и съехал по ней на пол, оставляя кровавое пятно.

В комнате повисло тягостное молчание, и слышно было только, как тикают старинные часы да шуршит одежда длинного, который, казалось, ежесекундно поправляет свои несчастные очки.

— Видит бог, не хотел я этого, — скорбящим голосом произнес Батя, пока рок-продюсер стаскивал с себя кепку, парик и очки. — Знакомьтесь, господа, это — Костя Пастух.

Реакция на кровавое представление не заставила себя долго ждать. Продюсеры — публика тертая, всегда готовая к любым переменам в своей жизни.

— Очень убедительно, — уже гораздо более спокойным тоном констатировал Кузнечик. — Вот и вакансия образовалась.

— Ну, Сеня, походу, сам виноват — джаз ему, видите ли, не нравился, — продолжал сверкать еще более блестящими щеками карапуз.

— Слава богу, у Сени ни жены, ни детей — только крестники, — поправил очки длинный.

— Костя, — потирая карманные часы ладонью, улыбнулся Белый Костюм Пастуху, — ты пушку-то убери. Нервирует.

— Ну что ж, добро пожаловать в семью, Костя, — закрывая тему, пробасил народный артист. — А Сеню завтра похороним — красиво и с музыкой. Давайте скинемся — кто сколько может — Сене на похороны.

— Музыку я беру на себя, — убирая пистолет, пообещал Пастух.

— Да, ребята, надо Косте помочь концерт в субботу в «Олимпийском» провести. Там — рекламу экстренно, радио, телевидение подключайте, спонсоров, короче, подтяните. Вход бесплатный организуйте. Да. И трансляцию на страну — обязательно. Вспомним молодость, дадим, что ли, джазу. Ну и Сеню опять же помянем, хоть он джаз и не любил.

После последних слов Бати все продюсеры опустили головы и несколько минут провели молча, возрождая в памяти смутные образы Сени, молодости и любви к джазу.

ГЛАВА 28

Как похоронить прошлое с улыбкой

Все следующее утро в Москве моросил поганый дождик. Похоронная процессия уныло прошагала по серым улицам столицы, вяло хлюпая ботинками по лужам.