Деверо, жуя гамбургер, молча кивнула.

— Разбитая машина и убитая женщина, — продолжал я.

Она снова кивнула и, подхватив падающую капельку майонеза на кончик мизинца, отправила ее в рот. Грациозный жест применительно к неэлегантному действу. У нее были короткие, тщательно отполированные и ухоженные ногти. Ее изящные и красивые, но в то же время сильные мускулистые руки были слегка загорелыми. Отличная кожа. И никаких колец. Ни одного. Главное то, что кольца не было на безымянном пальце левой руки.

— И есть какие-то успехи по какому-нибудь из этих дел? — поинтересовался я.

Она сделала глотательное движение, улыбнулась и подняла руку, как коп, регулирующий движение. Стоп. Подождать. А потом сказала:

— Дайте мне одну минуту, хорошо? Давайте пока помолчим.

Я принялся за свой пирог, который и вправду оказался хорошим. Корочка была сладкой, а персики — мягкими. Очевидно, местные. А может быть, из Джорджии. Я не большой знаток в вопросах выращивания фруктов. Деверо ела, держа бургер в правой руке, а левой брала с тарелки ломтики картофеля; ее глаза почти все время смотрели в мои. Губы шерифа лоснились от мясного сока. А ведь она была стройной и худощавой женщиной. Должно быть, ее система обмена веществ работала, как атомный реактор. Время от времени она делала долгие глотки воды. А я уже допил до конца кофе, который хоть и был хорошим, но все же не лучше пирога.

— А что, кофе помогает вам бодрствовать? — спросила она.

Я утвердительно кивнул и добавил:

— До тех пор, пока я не захочу спать. Для этого я его и пью.

Оставив на тарелке край булочки гамбургера и шесть или семь ломтиков картофеля-фри, Деверо допила остатки воды из стакана и обтерла салфеткой губы, а затем пальцы. Сложив салфетку, положила ее рядом с тарелкой. Ужин закончился.

— Так у вас есть какие-либо успехи по этим делам? — повторил я вопрос.

Она улыбнулась, словно вспомнив о чем-то смешном и веселом, а затем, отклонившись в сторону от стола, сплела руки вместе, увеличив при этом угол наклона своего тела, и снова посмотрела на меня, медленно проделав глазами извилистый путь от моих ног, находившихся в тени, до кончиков волос на голове.

— А вы вообще-то ничего, — объявила она. — У вас и вправду нет причин стыдиться. Это не ваша вина.

— О чем вы? — спросил я.

Она откинулась на стуле. Ее глаза по-прежнему смотрели в мои.

— Мой отец был здесь шерифом до меня, — начала она. — Еще до моего рождения. Он двадцать раз подряд побеждал на выборах шерифа и хорошо служил обществу.

— В этом я ничуть не сомневаюсь, — поддержал я ее.

— Но мне все это не очень нравилось. Не с точки зрения ребенка. Думаю, вы понимаете, о чем я? Это глухое место. Мы получаем книги по почте. А я знала, что где-то существует огромный широкий мир. Я должна была покинуть это место.

— В этом я вас никак не могу обвинить, — сказал я.

— Но некоторые мысли все еще живут в моей памяти. Такие, как работа на благо общества. Как обеспечение правопорядка. Я начала относиться к этому как к семейному бизнесу, так же, как это делают другие люди.

Я утвердительно кивнул. Дети берут пример со своих родителей, работающих в правоохранительных системах, намного более часто, чем это бывает в семьях, связанных с другими профессиями. Кроме, разве что, бейсбола. У сына профессионального бейсболиста шансов попасть в высшую лигу в восемьсот раз больше, чем у ребенка из любой другой семьи.

— Так поставьте себя на мое место, — сказала она. — Что, по-вашему, я сделала, когда мне исполнилось восемнадцать?

— Не знаю, — пожал плечами я, хотя уже более-менее догадывался, что она сделала, и это меня совсем не радовало.