Я сказал:

— Дженис Мэй Чапман не была изнасилована в той аллее.

— Потому что?..

— Потому что Пеллегрино докладывал о ссадинах, причиненных гравием и обнаруженных на трупе. А в той аллее гравия нет. И его нет нигде в других местах, которые я смог осмотреть. Везде на много миль вокруг только земля, или щебеночно-асфальтовое покрытие, или ровная дорожная плитка.

— На железнодорожных путях есть гравий, — возразила она.

Ага, тест. Она хочет подловить меня на этом.

— Нет, это не гравий, — ответил я. — На железнодорожном полотне камни гораздо большего размера. Эти камни называют балластом, они образуют основание рельсового пути. Куски гравия размером больше, чем галька, но меньше, чем кулак. Раны от контакта с такими камнями выглядели бы совершенно иначе. И совсем не походили бы на царапины и вмятины от гравия.

— Но ведь дороги-то покрыты гравием.

Еще один тест.

— Но связанным смолой и укатанным катком, — уточнил я. — Это вовсе не одно и тоже.

— Значит?..

Окончательный тест.

— Келхэм — место для элиты, — сказал я. — Это завершающая школа для 75-го полка, задачей которого является обеспечение поддержки при выполнении спецопераций. Это обширное место. Там должны быть представлены все виды местности. Пески, имитирующие пустыню. Бетон, подобный промороженным ступеням. Декоративные деревни и всякая прочая дрянь. Я уверен, что у них там огромное количество гравия для тех или иных нужд.

Деверо, снова согласно кивнув, сказала:

— У них есть беговая дорожка, покрытая гравием. Для тренировок на выносливость. Десять кругов по такой дороге все равно что десять часов по дороге с покрытием. К тому же курсанты с низкими баллами должны выравнивать эту дорогу каждое утро. В виде наказания. Два зайца одним выстрелом.

Я не сказал ничего.

— Значит, ее изнасиловали на базе, — заявила Деверо.

— Не исключено, — согласился я.

— А вы честный человек, Ричер, — сказала Элизабет. — Каким и должен быть сын морпеха.

— Морпехи здесь ни при чем. Я — облеченный определенными полномочиями офицер Армии Соединенных Штатов. У нас тоже есть свои стандарты.

Я приступил к завтраку, когда она закончила свой и сказала:

— Вторая вещь более проблематичная. Никак не могу подступиться к ней.

— Неужели? — изумился я. — А разве она не такая же, как и первая?

Деверо посмотрела на меня; ее взгляд выражал полное непонимание пополам с удивлением.

— Я не вижу, как это может быть, — нерешительно произнесла она.

Я прекратил есть, внимательно посмотрел на нее и попросил:

— Расскажите мне об этом.

— Это же простой вопрос, — ответила Деверо. — Как она там оказалась? Дженис оставила машину дома, но не шла пешком. Во-первых, на ней были туфли с каблуками высотой в четыре дюйма, а во-вторых, никто к ней больше не заходил; ее не забирали из дома. Ее соседки самые нудные и дотошные в мире люди, но обе они клянутся, что никто к ней не приходил. И я им верю. И никто не видел, чтобы Дженис приезжала в город с солдатом. Или с гражданским, если уж это так важно. Не видели ее и одну. И, поверьте, эти содержатели баров следят за движением на дорогах. Все они такие. Это вошло у них в привычку. Они хотят знать, смогут ли предложить еду завтра. Похоже, что она попросту материализовалась в той аллее, и других объяснений этому нет.

Помолчав немного, я сказал:

— Это не моя вторая вещь.

— Разве нет?

— Две ваших вещи и две моих — это не две одинаковых вещи.