|
Она открывает ему двери, которые в ином случае остались бы для него закрытыми. Общество, которое в ином случае прошло бы мимо него с презрительной усмешкой, сидит за его столом. Ее желания и интересы неотделимы от его. Свой долг жены она выполняет во всем, стремится угодить ему, молча сносит его редкие ласки. Все, что предусмотрено сделкой, она вы-полнит до конца. Он, со своей стороны, также играет свою роль с добросовестностью делового человека; бо-лее того, если вспомнить, что, угождая ей, сам он не испытывает никакого удовольствия – даже не без великодушия. Он всегда внимателен и почтителен к ней, постоянно проявляет учтивость, которая не менее искренна оттого, что не является врожденной. Каждое высказанное ею желание выполняется, каждое выражение неудовольствия принимается во внимание. Зная, что его присутствие действует на нее угнетающе, Джон Ингерфилд старается не докучать ей чаще, чем это необходимо. По временам он спрашивает себя, и не без оснований, что дала ему женитьба, действитель-но ли шумная светская жизнь – это самая интересная игра из тех, которыми можно заполнить досуг, и, наконец, не был ли он счастливее в своей квартире над конторой, чем в этих роскош-ных, сверкающих комнатах, где он всегда выглядит и ощущает себя незваным гостем. Единственное чувство, которое породила в нем близость с женой, – это чувство снисходи-тельного презрения. Так же как нет равенства между мужчиной и женщиной, так не может быть и уважения. Она – совершенно иное существо. Он способен смотреть на нее либо как на нечто высшее, либо как на нечто низшее. В первом случае мужчина в большей или меньшей степени влюблен, а любовь была чужда Джону Ингерфилду. Даже используя в своих целях ее красоту, очарование, такт, он презирает их как оружие слабого пола. Так и живут они в своем большом доме. Джон Ингерфилд и жена его, Анна, далекие и чу-жие друг другу, и ни один не проявляет желания узнать другого поближе. Он никогда не говорит с ней о своих делах, а она никогда не спрашивает. Чтобы вознагра-дить себя за те немногие часы, на которые ему приходится отрываться от дел, он становится су-ровее и требовательнее; он делается более строгим хозяином, неумолимым кредитором, жадным торговцем, выжимая из людей все до последнего, лихорадочно стремясь стать еще богаче, чтобы иметь возможность потратить больше денег на игру, которая с каждым днем становится для него все более утомительной и неинтересной. И груды бочонков на его пристанях растут и множатся; его суда и баржи плывут по гряз-ной реке бесконечными караванами; вокруг его заплывших жиром котлов роится еще больше изнемогающих, грязных созданий, превращающих масло и сало в золото. Но вот однажды летом из своего гнезда где-то далеко на Востоке вылетает на Запад злове-щая тварь. Покружившись над предместьем Лаймхаус, увидев здесь тесноту и грязь и почуяв манящее зловоние, она снижается. Имя этой твари – тиф. Сначала она таится незамеченной, тучнея от жирной и обильной пищи, которую находит поблизости, но, наконец, став слишком большой для того, чтобы пря-таться дольше, она нагло высовывает свою чудовищную голову, и белое лицо Ужаса с криком проносится по улицам и переулкам, врывается в контору Джона Ингерфилда и громко заявляет о себе. Джон Ингерфилд на некоторое время погружается в раздумье. Затем он садится на лошадь и по ухабам и рытвинам во весь опор скачет домой. В прихожей он встречается с Анной и останавливает ее. – Не подходите ко мне близко, – говорит он спокойно. – В Лаймхаусе эпидемия; говорят, болезнь передается даже через здоровых людей. Вам лучше уехать из Лондона на несколько не-дель. Отправляйтесь к отцу; когда все кончится, я приеду за вами. Он далеко обходит ее и поднимается наверх, где несколько минут разговаривает со своим камердинером. Спустившись, он снова вскакивает в седло и уезжает. Немного спустя Анна поднимается в его комнату. |
