– А что бы вы с ним сделали? Вы же теперь верующий человек. В святой обители живете. Вам грешить или убивать теперь нельзя.

– Я бы и не стал сам руки марать. Мало ли от прежней жизни у меня желающих подработать осталось?

– Можно подумать, заказать убийство лучше, чем своими руками убить!

Но Малкин словно бы и не слышал.

– Пожалел бы Мишка, что меня обманул, – шептал он. – И Тамара бы пожалела. Всегда знал, что родственнички у меня дрянь последняя, но и помыслить не мог, что решатся меня обмануть.

– Они свое уже получили. Забудем про них.

– Правильно. Чего про покойников говорить?

– Значит, они были в курсе, что вы живы?

– Конверты от меня ежегодно приходили. Как раз ко Дню рождения Полинки. Тут уж и дурак бы понял, от кого эти конверты.

– А в конвертах одни бумажки.

– Эти бумажки подороже многих подарков будут. Я план в тюрьме своей кровью нарисовал, других чернил у меня под рукой не было. И такое уж мне озарение случилось, что я так план нарисовал, чтобы каждый фрагмент равно важен другим был. Вроде как и полна картинка, но чего-то не хватает. И последний кусочек я планировал своей Полинке лично вручить, по такому случаю бы приехал. Да раньше с места сорвался, приезд мой внезапно даже для меня самого случился. Предупреждал меня отец Варлаам, чтобы я в мир не совался, не ждет меня тут ничего, а я его ослушался. Как же! Дочка! Надо же проследить, чтобы лично ей в руки сокровище бы досталось. А то вокруг жуликов полно. А как узнал, что на месте моей Полинки какая-то чужая девчонка живет, захотел я пуще прежнего с Мишей потолковать. Да только опередили меня. Когда я к нему пришел, он уже готов был. Ментов полно, пардон, полиции. Я к Тамаре подался, думал, хоть с ней душу отвести, приезжаю – и ее нет, теперь выясняется, убита. Растерялся я как-то даже. Вспомнил тогда слова отца Варлаама, что нет там в городе больше твоей дочери, не ищи ее на земле, понял, что он в виду имел, да поздно было. Не мог я теперь назад в обитель вернуться, пока не разобрался бы в этом деле до конца.

– Теперь разобрались?

– Теперь-то разобрался, да вы уж меня не отпустите. Эх! Любопытство суетное – это тоже грех, и великий, за него наказание сейчас и несу. Понадобилось мне на девчонку взглянуть! Зачем? Пустое это все!

Фима смотрела на этого человека и не понимала, что с ним не так. Но что-то определенно было неправильно, ведь не может отец с таким отстраненным спокойствием говорить о собственном ребенке, которого никогда не знал и которого теперь уже и не узнает.

Она взглянула на Арсения и сказала:

– Одного я никак не могу понять…

– Чего?

– Зачем Михаил велел Полине к трем часам вернуться домой?

– Может, поговорить с ней хотел, надеялся, что если расскажет ей всю правду, то она согласится ему помогать. А может… Ох, боюсь, что неспроста брат Косьма что-то про беду над головой Полины говорил. Может, Михаил и впрямь планировал избавиться от наследницы. Полина в любой момент могла начать болтать языком о своем происхождении, и тогда Михаилу пришлось бы совсем худо. Он не мог этого не понимать. И возможно, планировал не только вскрыть тайник Малкина, но и окончательно поставить крест на продолжении его рода.

– Тогда поделом ему.

– Совершенно с тобой согласен.

Арсений взглянул на Малкина и сказал:

– Если вы хотите доказать нам свое раскаяние не словом, а делом, верните Зябликова!

– Кого?

– Сергея Зябликова.

– Ах, этого! Да не нужен он мне.