Подруга Кеокотаа, с порезами и кровоподтеками на плече, промывала его раны.

— Они вернутся, — сказал Кеокотаа.

— Нам надо уходить.

Как ни странно, я не получил ни одного серьезного ранения. У меня было всего несколько царапин и тонкая рана у корней волос, длиной всего в пару дюймов. Кеокотаа достался серьезный удар в плечо, и его правая рука на какое-то время вышла из строя.

— Надо уходить сегодня ночью, — решил я.

Измученные, окровавленные, мы собрали наши скромные пожитки. Прихватив и небольшое количество мяса, которое у нас оставалось, мы двинулись в путь. Я знал только одно место, где можно было скрыться.

Я повел их в мою долину.

Во время первой остановки я переходил от одного индейца к другому и, как мог, обрабатывал их раны. Я умел немного, но все же больше, чем другие, если не считать Ичакоми. Ее познания в области врачевания оказались на удивление обширными.

Когда настало утро, кругом поднимался густой туман, он заполнял все впадины в горах. Мы медленно ползли по еле заметной звериной тропе, и по крайней мере первые пять миль все время вверх. Затем идти стало легче, если не считать того, что приходилось карабкаться через валуны и остатки лавин, которые сошли с горы в течение зимы.

Замерзшие, усталые, израненные, мы останавливались, чтобы перевести дыхание, и снова двигались вперед.

Туман поднялся, и нашим глазам открылся мир гранитных обломков и снега, то тут, то там виднелись карликовые ели, которые боролись с ветром и льдом за существование. Мы сели и разделили между собой кусочки вяленого мяса. Пока ели, один из начи пошел обратно по тропе, по которой мы сюда пришли, чтобы посмотреть, нет ли погони.

Вокруг меня сидели изможденные, усталые люди, широко раскрытые глаза безучастно смотрели в пустоту. С вершин дул холодный ветер. Не так я надеялся прийти в свою долину.

Поднявшись, я пошел вниз по тропе, потом подождал, когда все поднимутся и последуют за мной. Вернулся начи, который ходил обследовать нашу тропу.

— Ничего нет, — сказал он. — Нижняя долина закрыта туманом, все проходы тоже.

Пройдя еще полмили, я остановился и оглянулся на мою карабкающуюся команду. Как случилось, что я, Джубал Сэкетт, одиночка, оказался здесь, с этими людьми? Холодный ветер шевелил ветви ели, завывал в расщелине между скалами. Я зябко поежился и похлопал руками, чтобы согреть пальцы. Медленно подтянулись остальные.

Теперь мы шли под уклон, сначала едва заметный. Затем он стал круче. Впереди наш путь пересекал по-весеннему шумный ручей. Лед уже сошел, и холодная чистая вода журча бежала по камням и гальке. Я предложил развести костер, поесть и отдохнуть. Мы набрали сломанных веток и коры для костра. Развели огонь и сгрудились вокруг него. Женщина понка, лучшая среди нас рыбачка, пошла к перекату.

Все ели, но я отказался. Еды было мало, а я еще держался достаточно хорошо, чтобы выжить. Посмотрев вверх на горы, я увидел черную скалу, влажную от тающего снега, и одинокого золотого орла, парящего на широких крыльях на фоне снегов.

Узкий водопад — на самом деле он, наверное, имел ширину футов сорок — падал с уступа на уступ, сейчас его переполняла талая вода. Поздней весной он превратится в тоненькую струйку. Нет, не для людей была эта застывшая и прекрасная гора, а только для облаков и орлов.

Я набрал веток, подбросил их в костер и наблюдал, как пламя, добравшись до них, схватило ветки в свои огненные объятия.

Ноги мои устали, спина болела. Я присел на упавшее дерево и взглянул на тропу, по которой мы пришли сюда. Она была неровной и извилистой.

Крупная, сдержанная женщина-понка подошла ко мне в своих черных мокасинах. Указала на горы, которые испанцы называют Сангрэ-де-Кристос и произнесла:

— Пещеры! Большие!

— Ты бывала там раньше?

— С племенем понка.