– Всем известно, что они там себе позволяют на этих танцульках, – сказала она, испуганно комкая белые перчатки.

– А вам тоже известно, что они себе позволяют, миссис Перец? – спросил я.

– Ты прекрасно знаешь, Кит Куэйл, о чем я говорю, – сказала она.

– Нет, не знаю, – заупрямился я, и миссис Перец была возмущена таким невежеством.

Миссис Джойс, владелица кондитерской, которая славилась восхитительными домашними пирожными, как-то в субботу увидела меня на улице, соскочила с велосипеда и заявила, что моего друга Джули надо как следует высечь.

– Ты его друг, – сказала она. – Ты должен его образумить. Он разобьет сердце своей матери…

Я обозлился. Эта Джойс скорее всего никогда в глаза не видала миссис Кристо, и, уж конечно, прежде ее ничуть не заботили ни сам Джули, ни его мать.

– Ну и пусть разбивает, – огрызнулся я. – Вам-то какое дело?

Я знал: не надо бы мне обо всем этом беспокоиться – и старался пропускать такие разговоры мимо ушей, не желая быть духовным стражем Джули. И все-таки не мог я понять, что же с ним происходит. Но всякий раз, как он попадался мне на глаза, мне казалось, он становится все неистовей, все сильней чем-то одержим, и, если верить нашим прежним одноклассникам, которые бывали на танцах, он не просто играл в джазе с «Веселыми парнями», но играл так, словно, малость на этом помешался.

– Все говорят, ты пересаливаешь, – сказал я Джули, увидав его на балу в честь Сельскохозяйственной выставки, где он играл. Я пришел в перерыве и сам его еще не слышал.

– В чем пересаливаю?

– Не знаю, – честно ответил я. Тому, что про него болтали, я верил лишь наполовину. – Но все твердят, будто ты играешь словно бешеный.

– Ну и что? – ответил он, как всегда, когда речь заходила о нем или о его матери. – А ты что тут делаешь?

Побывать на этом балу мне теперь полагалось по долгу службы. После затянувшейся и обозлившей меня неудачной попытки пойти по стопам отца я уговорил старую миссис Ройс, владелицу и издательницу нашей местной газеты «Стандард», взять меня в качестве единственного репортера с жалованьем пятнадцать шиллингов в неделю и наконец-то просто перестал являться в отцовскую контору и тем убедил его, что в адвокатуре от меня толку будет как от козла молока.

Итак, на Выставочный бал я пришел, чтобы собрать материал для заметки. Праздник этот был у нас из самых любимых, тут бывали и доктора, и адвокаты, и торговцы мануфактурой, и местные воротилы, и агенты по продаже недвижимости, и охотники, и даже сам Эллисон Айр, богатый скотовод из Заречья, но все равно кое-кто полагал, что это единственный день в году, когда наши уважаемые граждане погрязают в грехе и пьянстве.

– Я сменил работу, – сказал я Джули. – Теперь строчу для «Стандарда» (на Джули это не произвело никакого впечатления: самому ему было все едино, где работать). – А вот что с тобой-то будет?

Джули явно удивился.

– Со мной все в порядке, – сказал он.

– Ты где-нибудь работаешь?

После истории на ипподроме Джули как ни в чем не бывало опять пошел к Джо Хислопу. Но Джо кинулся на него с вилами. Мой брат Том по дороге в школу видел это и потом рассказал мне, что Джули пятился от Джо и кричал:

– Вы сами виноваты! Нечего было вмешиваться!

А Джо снова сделал выпад вилами и пригрозил всадить их в его «библейский зад» – пускай только посмеет подойти к конюшне.

– С чего он так обозлился? – спросил Джули у Тома.

– Да из-за волос, – сказал Том.