Альберт пытался ее успокоить: ее беременности были столь же трудными, как и она сама. Через месяц ожидался ребенок. Из-за большого живота она стала неуклюжей, что очень ее раздражало.

— Любовь моя, вотум недоверия может вынудить премьер-министра подать в отставку, — сказал Альберт.

— Нужно ему сказать, что я этого не желаю. И не вынесу, тем более в такое время. Как они не поймут, что через три-четыре недели мне предстоит тяжелое испытание. А тут этот кризис, о котором я не могу думать без страха. Я чувствую себя такой униженной.

— Предоставьте все мне, — сказал Альберт.

— Ах, ради Бога, Альберт, сделайте одолжение!

Альберт написал премьер-министру:

«Уважаемый лорд Пальмерстон!

Королева только что получила ваше письмо со столь неблагоприятной перспективой сегодняшнего вечернего голосования. Она весьма сожалеет, что состояние ее здоровья требует незамедлительного отъезда за город на несколько дней… Королева физически не в состоянии испытывать тревоги правительственного кризиса и наблюдать бесплодные попытки сформировать новое правительство из разнородных элементов, кои составляют теперешнюю оппозицию, в случае, если нынешнее правительство сочтет нужным подать в отставку. В создавшемся положении королева предпочла бы любую другую альтернативу».

Однако лорд Пальмерстон и сам не думал сдаваться. Когда его правительство потерпело поражение, он распустил парламент и назначил новые выборы, на которых одержал внушительную победу.

Королева была в восторге. К тому времени она родила девятого ребенка, Беатрису, и снова роды ей облегчил «благословенный хлороформ».

В тот год она еще не раз с благодарностью вспоминала лорда Пальмерстона. Мало того, что престиж Британии за границей за последние годы из-за трудностей в Афганистане и превратностей войны в Крыму пошел на убыль. А тут еще начались волнения в Индии. Причин для этого хватало: ослабла дисциплина, предпринимались излишне ретивые попытки обратить индийцев в христианство, был узаконен повторный брак для индусских вдов. Ходили слухи, что последней каплей, переполнившей чашу терпения индусов, было смазывание патронов жиром коров, считавшихся священными животными. Начались бунты.

Когда королева узнала об этом, она пришла в отчаяние. Она плакала, возмущенная зверствами против женщин и детей, чиновничьей бестолковостью, вызвавшей резню. Неужели ее нельзя остановить? Почему не принимаются никакие меры?

Она послала за лордом Пальмерстоном: она желала знать, чем объяснить подобную бездеятельность правительства.

Лорд Пальмерстон представил факты в обычной для него отстраненной манере: происходящее достойно сожаления, управление Индией будет, разумеется, налажено, но сейчас туда нужно отправить военные силы, чтобы как можно быстрее подавить восстание. Пусть все поймут, что британцы не потерпят подобного отношения к себе.

— Будет сделано то! Будет сделано это! — кричала королева. — Но что вы делаете сейчас? Будь я в палате общин, лорд Пальмерстон, я бы высказала свое мнение о некоторых из вас.

— Повезло, значит, некоторым из нас, что Ваше Величество не в палате общин, — сказал лорд Пальмерстон с улыбкой.

Но она была уверена, что если и есть человек, способный справиться с возникшими трудностями, так только лорд Пальмерстон.

Она написала дяде Леопольду:

«Мы переживаем из-за Индии, которая поглощает все наше внимание. Никак не соберем войска. А зверства и издевательства, которым подверглись несчастные женщины и дети, сводят с ума. В общем все гораздо больней и мучительней, чем было в Крыму, там ведь военные действия не затронули мирного населения…»

Лорд Пальмерстон не признавал уступок, которые могли истолковать как слабость, поэтому мятеж был подавлен силой армии.