Я надеюсь проиллюстрировать не только то, как эти тонкие дилеммы переданы в аналитическом материале, но и то, что аналитик часто обнаруживает себя втянутым в разыгрывание заново дилеммы, которая изначально возникает у ребенка, но в которую неминуемо вовлекается и родитель. Вследствие развития нашего понимания процессов проективной и интроективной идентификации, которым мы обязаны Мелани Кляйн и ряду ее последователей, становится очевидным, что некоторые из этих сложностей являются неизбежными. Зачастую имеет место частичная и меняющаяся идентификация с каждым из родителей, и каждый из них, в свою очередь, становится наполненным качествами, спроецированными в него ребенком. Таким образом, эдипальная драма часто содержит в себе сложные инверсии, и роль аналитика в отношении различных фигур должна отразить некоторые такие сложности.

Только при условии пристального внимания к динамике сессии, в особенности к контрпереносным переживаниям (включая тонкое давление на аналитика вести себя определенным образом), можно распознать некоторые из указанных выше аспектов эдипальной ситуации. Они часто берут свое начало в очень раннем периоде опыта пациента — они были представлены в психике не словами, а только чувствами, действиями или импульсами к действию. Даже будучи порожденными более поздними этапами развития, они часто включают ранние восприятия и взаимодействия с родительскими фигурами, которые характеризовались не вербализацией, а неловкими тайными сговорами или уклонениями. Я надеюсь показать, что все это не только вызывает проблемы в понимании пациента, его фантазий, тревог и конфликтов. Это также приводит к техническим затруднениям для аналитика в понимании того, как справиться с ситуацией и оказываемым давлением, которое втягивает его в разыгрывание эдипальной ситуации.

Несмотря на то что именно ребенок вынужден справляться с конфликтными желаниями в контексте семейных взаимоотношений, он может использовать проективные механизмы, чтобы избавиться от подобного рода конфликта, ответственность за который возлагается на родителя. В таком случае родитель может оказаться перед дилеммой, отчасти возникающей вследствие его собственных эдипальных конфликтов, отчасти являющейся результатом проекций ребенка. Вследствие его сознательного или бессознательного восприятия интенсивности вовлеченных эмоций любое действие получает важный подтекст. Возьмем простой пример: если от отца добились восприятия интенсивных сексуальных и агрессивных импульсов его маленькой дочери (возможно, посредством частичной идентификации с исключенным ребенком) и потому он имеет некоторые представления о природе ее фантазий, в которые вовлечены оба родителя — он и мать, то в таком случае, беря дочь на колени, отец может далее стимулировать ее веру в их возбужденный сексуальный альянс против матери. Не беря ее к себе на колени, он, возможно, отвергает ее, как будто свидетельствуя о своей неловкости по поводу сложившейся ситуации, и таким образом подтверждает эдипальные фантазии ребенка иным способом.

Итак, для отца нет такого типа поведения, который не стимулировал бы агрессию и/или сексуальные фантазии ребенка. А ребенку нужно, чтобы у отца было некоторое восприятие этих импульсов с достаточно крепкой позицией внутри себя (отчасти основанной на переживании себя участником зрелой пары), и таким образом импульсы и фантазии ребенка (и отца) не должны были бы ни отвергаться, ни отыгрываться.

Эта базовая модель, как переживаемая заново, так и воспроизводимая в аналитической ситуации, конечно, будет определять природу и характер переноса и контрпереноса. Я хочу проиллюстрировать, как материал пациента и динамика ситуации переноса могут привести нас к пониманию опыта пациента и позволят нам составить представление о природе родительского взаимодействия и о том, как пациент к этому взаимодействию относится.