— Жаклин не выглядит сломленной, — приглушенно ответил Грин, но напрягся: ему не нравилось русло, в которое перетекла беседа.

А Бальмон, кажется, напротив, обрел почву под ногами. Он выглядел все так же спокойно и одновременно холодно, хотя Грин точно знал: собеседник вовлечен в диалог больше, чем хотел.

— Она и не сломлена. Но факт остается фактом. Я не убивал бывшую жену. Но да, в тот вечер я был с ней, и мы переспали. Это нормально. Сейчас неважно, кто кого хотел и кто кому уступил. Вы не нашли у нее на теле никаких травм, в том числе сексуального характера, так что обвинить меня в насилии не сможете.

— И не собирался.

— Тогда зачем вы здесь?

— Во сколько вы ушли?

— Часов в восемь вечера.

— А пришли?

— Примерно за час до этого. В шесть я разговаривал с коллегой, мы обсуждали открытие филиала в Треверберге, нюансы церемонии и управления. После разговора я сразу ушел. Дорога занимает минут десять-пятнадцать. Я не помню, быстро шел или медленно, я думал. А дальше… вы знаете.

— То есть вы покинули дом в восемь.

— Где-то так.

— Понимаете, в чем дело, — задумчиво продолжил детектив, рефлекторно кладя руку на карман, где лежали сигареты, но так и не закурив, — камера не засекла вас. И не засекла убийцу. Но с обратной стороны дома камер нет.

— Я никого не видел, детектив, увы.

— Значит, либо убийца пришел позже, либо он уже был в доме.

— Я никого не слышал. Кроме нее. Дом огромный, там могла спрятаться небольшая армия.

Кристиан позволил себе улыбку. Грин не ответил. Пора вскрывать карты, иначе этот разговор никогда не закончится.

— Месье Бальмон, — инстинктивно понизив голос, начал детектив. Собеседник мгновенно напрягся. — Вы дали ложные показания, подбросили ложные улики, увели следствие по ложному следу. Вы гражданин другой страны, но закон в Треверберге обвязывает меня арестовать вас до выяснения обстоятельств.

Бальмон страшно побледнел. Он откинулся на спинку стула и бросил взгляд, полный ужаса, на дверь за спиной Акселя. Тот не повернулся. Он подозревал, что в соседней комнате находится Жаклин. Где еще ей быть? Мать умерла; если отца арестуют, то за ней должны приехать родственники. Есть ли у нее другие родственники? Все это слишком запутанно. В этом слишком много личного.

— Только дело в том, — продолжил Аксель, выдержав паузу, — что я вам верю. Это иррационально, с этим я не могу прийти к прокурору. Я не могу сделать вид, что все в порядке и вы нам не лгали.

— И что вы намерены делать, детектив Грин?

— Домашний арест. Я договорюсь, чтобы вам позволили остаться в этом пентхаусе. Вам в любом случае запрещено покидать Треверберг.

— На сколько это может затянуться?

— Извините, Кристиан, но вы не вправе решать, а я не в силах повлиять на обстоятельства, в которых вы можете винить только себя.

Бальмон сдержанно кивнул и разорвал зрительный контакт.

— Сглупил, — чуть слышно ответил он.

— Я позвоню в управление. Сюда пришлют офицера.

— В пентхаус?!

— Нет.

Вдруг во внутреннюю дверь постучали, и через мгновение на пороге показалась Жаклин. Аксель посмотрел на нее, обернувшись через плечо. Девичье личико так и светилось от любопытства. При виде детектива она характерно закусила губу.

Бальмон взял себя в руки и тепло улыбнулся дочери.

— Вы тут уже час шушукаетесь, — заявила девушка.