|
Как мальчишка. С первого взгляда, с первой встречи там, в Каире. Он ехал, чтобы убедить перспективного и относительно недорогого для компании сотрудника выбрать их, а вместо этого потерял собственную независимость. И ни разу не пожалел. Даже когда они ссорились. Когда она упала в депрессию после рождения Жаклин, когда плакала в ванной и тихонько курила в вентиляцию, думая, что он ничего не замечает. Полюбил, несмотря на то, что ее сердце представляло собой открытую рану, о которой Анна не могла говорить и, кажется, даже думать.
А потом ее отняли. Этот человек использовал вымышленное имя, чтобы записаться на прием. Анна принимала в частном кабинете, чтобы не пугать своих пациентов масштабом клиники. Секретаря отпустила. Если верить свидетелям, этот человек увел ее из кабинета. Почему-то Бальмон не допускал мысли о том, что жена сбежала. Как будто единственный вариант развития событий — похищение. Даже если весь мир кричит об обратном. — Я не верю, что ее нет в живых, — негромко заговорил Кристиан, поднимая затуманенный взор на пожилого полицейского. — Надо ее найти. — Она в международном розыске. В какой бы порт ни ступила, если эта страна поддерживает… — Да знаю я, — прервал Бальмон. — А если эта страна не поддерживает международное право? Если им плевать на розыск? — Тогда мы не узнаем ни о чем. Кристиан встал, молча пожал комиссару руку, вышел из участка и посмотрел в мрачное пасмурное небо. Его ждала дочь, от которой он невольно отгородился, оглушенный пропажей жены. В этом деле не помогала полиция. Не помогала стайка частных детективов разных стран, которых он пустил по следу. Море сожрало все — все улики, зацепки. Никаких свидетелей, никакой надежды на то, что он увидит Анну живой. А так хотелось надеяться. Потому что он не был готов наконец подписать бумаги, которые ему уже пятый раз подсовывал адвокат. Прошел год. Есть основания, чтобы признать ее мертвой. — Никогда, — сжав кулаки, прошептал Кристиан, кивнул водителю и устроился на заднем сиденье. Нельзя сдаваться.
ПРОШЛОЕ. АННА Июль 1993 года (за год до описанных выше событий)
Готье смотрел на меня со всем вниманием юности, которое теряется со временем. Восторженность, наивность и преданность. Моя маленькая собачонка, настолько искренняя, что даже я смущалась, когда он слетал с катушек и начинал петь мне дифирамбы. Я наняла его и ни разу об этом не пожалела. Его слепая влюбленность в меня не мешала работе, а администратор он великолепный. Разруливал дела в центре Бальмона, помогал с личной практикой и молчал. О боги, его самое главное достоинство в том, что он молчал. Я жаловалась Кристиану, что не могу найти психолога и супервизора для себя. Но я нашла Готье. И обрела в его лице так недостающую иногда жилетку. — У вас остался последний на сегодня пациент, мадам Перо-Бальмон, — официально, но нежно проговорил Готье, глядя мне в глаза. — Ты можешь идти. — Я могу остаться, — возразил он. — Пациент придет через час. Могу помочь с делами или сделать что-нибудь еще. Вспомнив, на какие безумства способна юность, я, кажется, покраснела. И он, заметив это, сделал псевдорешительный шаг вперед. Почему псевдо? Потому что одного моего слова хватит, чтобы он ушел. И эта абсолютная власть над ним утомляла. Я получила что хотела. И получала это каждый раз. Сейчас же состояние изменилось. Обожание Готье надоело. Я хотела отработать последнюю сессию с неизвестным мне пациентом — и поехать домой. Кристиан в командировке, Жаклин с няней. Я могу лечь в ванну, утонуть в пене и почитать что-нибудь незамысловатое. Я нырнула в себя, и Готье, приученный к тому, что в подобной ситуации лучше скрыться, ушел. |
