Но кто же знал.

— Что вы хотите?

Мне показалось, что он сейчас встанет. Но нет. Он сидел. Сидел, закинув ногу на ногу и небрежно откинувшись на спинку кушетки. Медленно и изящно положил руку на спинку и поднял согнутые пальцы к виску, будто хотел упереть голову.

— У нас сессия.

— Вы хотите вернуться в терапию? Но пришли под другим именем.

— Доктор, вы же умная.

Его голос опустился до волнующего шепота, и я беспомощно огляделась в поисках пиджака или шали. Ничего не было. В такую жару глупо брать на работу вещи, в которых можно умереть от духоты. И тогда я сделала то, на что не имела права, — скрестила руки на груди, пряча ее. Пациент отметил этот жест удовлетворенной ухмылкой, которая на миг исказила его лицо.

— Я не умею читать мысли.

— А вот это ложь, моя дорогая Анна. — Его голос снова изменился, а взгляд стал жестче. — Умеете. И не раз это демонстрировали. Вы пробуждаете других людей, заставляете их вспомнить, зачем они живут, чего всегда хотели, о чем мечтали, заставляете их изменить свою жизнь и наконец заняться тем, что нравится. Вы и меня пробудили.

— И вы завершили терапию раньше срока, потому что…

— Потому что мне нужно было подумать, — переврал он. — Спокойно подумать вдали от тебя.

От этого неожиданного «ты» меня бросило в дрожь. Но я уже не могла ни закончить разговор, ни уйти. Он всегда действовал на меня магнетически, проникая так глубоко, что становилось непонятно, кто кого терапевтирует. Во многом благодаря ему я в свое время пустила Готье в свою постель. Потому что хотелось почувствовать это — получить немного пылкости, на которую был неспособен муж, слепого обожания, юности. К сожалению, Готье не был похож на другого юнца, память о котором до сих пор терзала мою душу, но я не пожалела о решении.

— И что вы решили?

Это не сессия. Я не могла с ним держать маску аналитика. Я сама распадалась. Оказалась совершенно неподготовленной к тому, что он припас и вываливал сейчас на меня. И ждала. Ждала, как будто только от его слов зависела вся жизнь.

Зависела. Какое сладкое слово. Какое правильное. В тот момент я не понимала, что оно полностью определит наши отношения. Эту созависимость, которая перечеркнет все. В тот момент я могла лишь смотреть ему в глаза, не подпуская лишних мыслей к сознанию. И просто вела себя как женщина, а не специалист.

Я устала все время держать маску, думать об этике и о границах, о муже, которого никогда не любила, о любовниках, которые не могли выжечь ни томление, ни тоску. О странном пациенте, который героически справлялся с собственными желаниями, хотя пару раз за год его самоконтроль давал сбой. Тогда, когда он попытался меня поцеловать, воодушевленный большой победой в бизнесе и благодарный. И потом — когда все-таки обнял меня. На той сессии, когда сообщил, что терапию закончит, он просто встал, взял меня за руку, заставил подняться вместе с ним и прижал к груди.

Руки сами собой опустились на подлокотники. Я вздернула подбородок, глядя прямо в глаза мужчине. Формально он уже не мой пациент.

— Я решил, что мне надоело считаться с чужими мнениями, Анна.

— Это не любовь! — зачем-то выпалила я, беспомощно наблюдая за тем, как он медленно поднимается с места.

В его пальцах блеснул шприц.

— Кто знает, что такое любовь? И зачем она нужна? — Он медленно подошел ко мне. — Больно не будет. Ты даже не уснешь.

— Что это?.