Мужчина воинствующе оглядел полупустую учительскую.

– Ты шутишь? – без улыбки ответил наконец Ищенко, кивнув на Женьку, вид у которого был порядком потрепанный.

Из-за стола уже поднялась завуч, она протянула руку и шагнула вперед.

– Я не позволю обижать моего сына! – неприветливо, даже грозно зыркнул на нее мужчина. – Я буду жаловаться!

– Пап! – встал Стас, будто осаждая родителя, и зашипел сквозь зубы: – Ты всерьез думаешь, что меня здесь кто-то может обидеть? И ты не позволишь это делать другим? А себе? Почему ты позволяешь себе обижать меня?

От неожиданности завуч замерла на месте, а Женька впервые глянул на Стаса. Лицо Ищенко опять стало ледяным, как прежде. Он взял себя в руки, и слова эти были брошены не в пылу, а обдуманны и взвешенны. Завуч как-то замешкалась, рука ее безвольно повисла, а потом и вовсе спряталась за спиной. Женьке казалось, будто воздух вокруг наэлектризовался так, что волосы готовы стать дыбом, но только он еще не знал, что уже через секунду обстановка накалится до предела. В дверь осторожно постучали, и следом она распахнулась.

– Здравствуйте, я мама Жени Рудыка. Вызывали?

В комнатку заглянуло смазливое, встревоженное личико Женькиной мамы. Она смущенно кивнула завучу, потом нахмурилась, глядя на Женьку, скользнула взглядом по Стасу и тут уперлась в его отца. Старший Ищенко стоял сбоку, за открытой на него дверью и теперь тоже без удовольствия покривился.

– Ты? – прогудел он, растерянно оглядываясь. – Так это все из-за нас? Черт возьми, что за институт нравов! – Он снова собрался и перешел в нападение, наступая на совершенно опешившую завуча. – Вам что, заниматься больше нечем? Не знаю, что этой женщине от меня надо…

– Мне?.. Надо? – захлебнулась мама.

Кулаки ее сжались, скулы побелели, она вся чуть наклонилась вперед, как Пизанская башня, и Женьке пришлось тут же обнять ее за плечи, разворачивая из кабинета.

– Пошли отсюда, – только и сказал он, уводя мать в коридор.

Завуч окончательно онемела от такого поворота событий, а отец Стаса уже атаковал ее какими-то невнятными объяснениями. Он резко, будто от судороги, крутанул головой в сторону уходящей пары. Но Женька не смог прочитать эмоций по этому каменному лицу: лишь губы его чуть кривились, то ли от боли, то ли от пренебрежения. И мама, взглянув в эту маску, оступилась, нога криво подвернулась, фигурка еще сильнее накренилась, съежилась. Так что Женьке пришлось пару шагов практически волочить мать на себе, подхватив под локти. Но потом она вдруг остановилась, глубоко вдохнула, распрямляясь и разводя плечи в стороны. Она повела локтями, освобождаясь от помощи, и шагнула дальше увереннее, легче.

– Ма, с тобой все в порядке? – спросил Женька.

– Да, сынок, теперь все будет в порядке, – твердо ответила мама. – И как я только могла не замечать этого раньше? Он же страшный человек!..

– Посмотрим что-нибудь? – осторожно предложила мама.

Она уже привыкла, что Женька вечерами запирается в своей комнате, делает уроки, читает, живет какой-то своей, скрытой жизнью. Теперь, когда у нее освободились вечера для уборки и домашних котлет, Женька будто охладел к здоровой пище и телевизору. Хоть не радуйся, что к выпускному сын выбился в отличники!

– А пиццу закажем? – неожиданно поддержал Женька.

И мама от радости заказала его любимую, без всяких ананасов и морепродуктов. А Женька согласился смотреть какой-то старинный фильм о фантастической, несбыточной любви. Этот вечер стал будто бы пришедшим из детства, когда ложиться спать поздно было счастьем, пицца – праздником, а мамины объятья спасали от всех бед.