– Жень, подожди!

Женьке впервые за долгое время захотелось подпрыгнуть на месте для ускорения и бежать без оглядки, но с непривычки он лишь немного усилил шаг.

– Да постой же! – раздалось снова. И стал настигать приближающийся топот. Женька не останавливался, пока ему на плечи не легли ладони. И тут же перед ним возник незабвенный лик Стаса. После долгой разлуки Ищенко показался Женьке ниже ростом, и вроде бы у него поубавилось мощи. Женька еще не сжился с тем, как сильно вымахал за год, и от того щуплого паренька, каким он был еще осенью, не осталось и следа. Теперь он прямо смотрел в глаза Стасу, не надо было задирать голову или, того хуже, вставать на мыски, точно артисту балета, чтобы сравняться с ним ростом. Женька молчал, и Стас тоже притих. Ему нужно было отдышаться после погони. Он даже отступил на шаг, между мальчишками выросло небольшое расстояние. И тут Стас вдруг поднял руку, он протянул перед собой ладонь, заполняя пространство между животами, без слов, просто показывая, что хотел бы стать Женьке другом. И Женька уставился на эту руку, не в силах прикоснуться к ней. Он зачем-то вспомнил, как за эту же ладонь держалась Ника и, словно прочитав его мысли, Стас заговорил о ней.

– У Ники скоро прослушивание в Щукинском театральном училище. Я хотел попросить тебя прийти, поддержать ее, а то она очень волнуется. – Стас говорил ровно, внешне не теряя спокойствия, но Женьке будто бы слышалось второе дно в звуках его голоса: там был трепет. – Нике тебя очень не хватает. Если честно, у меня уже уши завяли слушать о тебе…

Стас усмехнулся, но без тени превосходства, скорее с грустной иронией.

– Ты сказал ей, что я парень? – спросил Женька.

Стас покачал головой.

– Думаю, это только ваше дело, – сказал он. – К тому же я не ревную, когда она вспоминает твои «отвесные» наряды…

Теперь запрыгали Женькины губы, он не мог сдержать смех, который стал выпрыгивать из него короткими выдохами через нос. Того гляди он расхохотался бы, потому поспешил вперед, подальше от этого разговора. Женька пока не находил в себе сил признать Ищенко другом, а беседа грозила перерасти в приятельскую.

– Так ты придешь в Щуку? – пронеслось по коридору. – В следующий вторник, к девяти на Николопесковский…

– Постараюсь! – обернулся лишь на миг Женька и поскакал вниз по ступеням.

Московское лето приняло его в свою парную баню, небо висело низкое, серое, грозя дождем. И Женька несся узкой тропинкой прямо сквозь дворовые кусты, а ветви хлестали его листвой, как трудолюбивые банщики. Это был последний школьный экзамен, и Женька еще не знал, что успешно сдал его. Не знал он и о тех экзаменах, которые готовит ему подступающий июль…

– Да что хорошего? Костлявая, с душком тины! – Мама скривила щучью мордочку, выставляя вперед нижнюю челюсть и свирепо клацая зубами.

– Не, я про театральное училище, – рассмеялся Женька.

Зато мама в тот же миг стала серьезной, брови поползли к переносице.

– А зачем тебе? Я думала, ты давно образумился!

– Да это не мне! Так, знакомая поступает… Вот, интересуюсь. – Женька почувствовал, как щеки заливает краска. – А ты расслабься, я же сдал все экзамены, Вассерману, поди, и не снился мой успех!

Мама удовлетворенно закивала, с теми результатами, которые показал Женька, ему были открыты двери многих достойных университетов. Осталось только выбрать, куда подавать документы. Начинался июль, время определиться еще было…

– Кстати, Щуку закончила Крутинская, ты недавно о ней расспрашивал.

И почему-то после этой сказанной по случаю, вроде бы вскользь фразы к Женьке пришла уверенность – ему нужно быть завтра в Николопесковском переулке.