«Ещё немного здесь замедлимся — и точно хана!» — совершенно отчётливо понял Егоров. Они уже оказались приоритетной целью, и всё чаще сюда стали долетать пули с вала. Хоть это и большое расстояние — в три сотни шагов — для гладкого ствола, однако ведь пулям не объяснишь того, что они уже на излёте и не должны быть опасными. Вполне ещё могут хорошенько так покалечить или убить.

Было желание помочь артиллеристам. Но вот уже третий картечный заряд лёг среди них, и они сами, бросив шесть увязших в грязи пушек, наскоро их заклепав и подхватив своих раненых, уходили теперь вслед за пехотой.

Ба-ам! Вжиу! Влупилась в егерскую цепь россыпь дальней картечи.

— Вашбродь, у нас ещё один убитый и раненый! — донёсся крик лекаря.

— Рота, отходим! Дымовые гренады бросай! Раненых вперёд! Бего-ом!

В этом неудачном для русской армии сражении особая рота егерей потеряла двух своих рядовых убитыми и ещё шесть ранеными. Потери же всей дивизии были двести двенадцать человек убитыми и свыше пяти сотен ранеными, из которых половина позже умрёт. Дивизия генерал-поручика фон Унгерна отошла на десять вёрст к северу и, измождённая тяжёлым маршем, заняла оборону.

Неудача третьей дивизии под Варной напугала князя Долгорукова. К тому же он принял разведку со стороны Шумлы за всю армию визиря и поспешил оставить Базарджик без боя.

Румянцев письменно ободрил Унгерна и приказал обоим генералам объединить свои силы для взятия Шумлы. Тем более что уже к тридцатому октября первая дивизия генерал-поручика Глебова полностью переправилась на османский берег и прошла Гуробалы, готовясь поддержать общее наступление.

Но пока приказы всё ещё болевшего командующего армией дошли до задунайских дивизий, шанс окончить войну одним ударом в этом году был уже безнадёжно упущен. Стремительно отступающий на север Долгоруков седьмого ноября был уже у Карасу. В тыл третьей дивизии, оставленной без прикрытия, зашла османская конница. Барон фон Унгерн начал прорыв к основным русским силам.

Два егерских батальона и особая рота квартирмейстерства армии следовали в арьергарде вместе с приданным им полком конных карабинеров. Вот уже третий раз вставали они заслоном на пути преследующей их конницы. У озера Татладжак выбрали удобное место, где можно было бы её вновь задержать.

— Здесь с востока лиман, там дальше море, вот тут уже начинается залив солёного озера. Вокруг сплошная топь. Всё раскисло. В обход османам идти далеко, все окрестности превратились в болота. Только по этому тракту они будут бить, — доказывал командовавшему арьергардом подполковнику Мекнобу Алексей.

— А если они всем скопом навалятся на нас и сомнут? — всё сомневался старший заслонной группы. — У нас ведь прикрытия здесь нет, что там четыре сотни карабинеров с ними сделают? Раздавят всех как кутят, и пару выстрелов даже не успеет ведь каждый по супротивнику дать.

— Зато если мы им вот тут вот кровавую баню устроим, то они уже точно больше не станут на нас лезть! — доказывал подполковнику Егоров. — Что там им те прошлые две стычки, где они от силы только лишь полсотни потеряли? Нам здесь нужно ударить жёстко! Я вот что предлагаю: видите вон тот мост через узкую протоку лимана? Прошу вас, Фёдор Иванович, пройдемте за мной! — и офицеры отошли оглядеть подступы.

Через час передовая сотня сипахов выскочила с юга из перелеска и, миновав открытое место, достигла моста. За ним к северу на расстоянии двух сотен шагов был виден длинный завал из стволов деревьев, гужевых повозок, камней и всякого другого хлама, у которого сейчас суетились русские. Проскакав с ходу мост, сипахи вступили с ними в перестрелку и, потеряв несколько всадников, убрались через него же обратно.

— Разведали! Значит, теперь жди их главные силы! — пробормотал Егоров.