|
– Мне сообщили, что вчера вечером император вызывал его к себе, но неизвестно, чем кончилась их беседа… Самое скверное, когда не знаешь, чего ожидать. Едва Кан отвернулся, как Ла Рукет шепнул Бежуэну: – Бедняга Кан весь трясется от страха, что Ругон поссорится с дворцом. Тогда ему не видать железной дороги. На это немногословный Бежуэн внушительно заметил: – Уход Ругона из Государственного совета будет потерей для всех. И, поманив курьера, попросил его опустить в почтовый ящик только что написанные письма. Трое депутатов так и остались стоять у стола, с левой стороны. Они сдержанно переговаривались о немилости, которая грозила Ругону. Дело было запутанное. Некто Родригес, дальний родственник императрицы , требовал с 1808 года от французского правительства уплаты двух миллионов франков. Во время испанской войны французский фрегат «Вижилянт» задержал в Гасконском заливе и препроводил в Брест груженное сахаром и кофе судно, владельцем которого был Родригес. Основываясь на расследовании, произведенном местной комиссией, интендант определил правомочность захвата, не снесясь предварительно с призовым судом. Тем временем Родригес поспешил обратиться в Государственный совет. Потом он умер, и его сын при всех правительствах тщетно пытался возобновить дело, пока в один прекрасный день слово его правнучки, которая стала теперь всемогущей, не вызвало эту тяжбу из забвения. Над головами депутатов раздавался монотонный голос председателя, продолжавшего перечислять: – Внесение законопроекта о займе департаменту Кальвадос в размере трехсот тысяч франков… Внесение законопроекта о займе городу Амьену в размере двухсот тысяч франков на устройство новых бульваров… Внесение законопроекта о займе департаменту Кот дю Нор в размере трехсот сорока пяти тысяч франков для покрытия образовавшегося за последние пять лет дефицита… – А все дело в том, – продолжал, еще более понижая голос, Кан, – что этот Родригес придумал хитрую штуку. У него с одним из его зятьев, который жил в Нью Йорке, были совершенно одинаковые суда, плававшие то под американским, то под испанским флагом, в зависимости от того, что было без опаснее… Ругон заверил меня, что захвату подверглось судно самого Родригеса, который не имел решительно никакого права требовать возмещения. – Тем более, – добавил Бежуэн, – что дело велось безупречно. Брестский интендант, согласно обычаям порта, имел все основания, не обращаясь в призовой суд, признать захват правомочным. Они помолчали. Ла Рукет, прислонившись к мраморной облицовке, задирал голову, стараясь привлечь внимание прекрасной Клоринды. Потом он простодушно спросил: – Но почему Ругон не желает, чтобы Родригесу выплатили два миллиона франков? Ему то что за дело? – Это вопрос совести, – внушительно отрезал Кан. Ла Рукет поочередно посмотрел на обоих своих коллег, но, увидев их торжественные лица, даже не улыбнулся. – Кроме того, – продолжал Кан, словно отвечая на невысказанные вслух мысли, – с тех пор как Марси стал министром внутренних дел, у Ругона начались неприятности. Они всегда не выносили друг друга… Ругон мне говорил, что, не будь он так предан императору, которому уже оказал много услуг, он давно удалился бы от дел. Словом, ему теперь не по себе в Тюильри, он чувствует, что пора перекраситься. – Он действует как честный человек, – продолжал твердить Бежуэн. – Да, – многозначительно заметил Ла Рукет, – если он хочет уйти в отставку, то сейчас самый подходящий момент. И все таки его друзья будут в отчаянье. |
