Уснуть так и не удалось. Без магии Даара не удалось и успокоиться.

— Холодно… — прошептал Арман, и замок будто услышал.

Огонь в камине загорелся ярче, кожу опалил жар, а теплее все равно не стало. Будто в грудь кто-то вложил кусок льда вместо сердца.

— Темно…

В спальне сразу же зажглись светильники, свет ударил по глазам, а мир все равно казался подернутым черной дымкой. И Арман видел лишь быстро кутающийся в темноту лес. И болото… серое болото во тьме, поглощающее белоснежные хлопья снега.

— Больно…

Замок ответил плачем. Едва слышным, жалобным и беспомощным рыданием. Кто-то ждал, но не звал. Надеялся, и в то же время боялся окликнуть... кто-то, чье имя Арман не осмеливался произнести вслух. Кусая до крови губы, сгоняя с себя сонливость и усталость, Арман встал с кровати и, цепляясь сначала за балдахин, потом за стену, шатаясь и поскуливая от слабости, направился к двери.

Он не верил… он не осмеливался поверить. Он держался за надежду, как за последнюю опору, и в то же время не позволял ей зажечь в душе пламя радости. Он знал этот плач. Он слышал его не раз. Он просыпался среди ночи, срывался с кровати, и бежал в соседнюю спальню. Под острым взглядом учителя брата, он вырывал Эрра из лап очередного кошмара, прижимал к себе, и бесконечно долго шептал:

— Это сон… это всего лишь сон…

Он повторял это до тех пор, пока братишка не успокаивался на его руках и не засыпал вновь. Пока рядом был Арман, Эрр всегда спал сладко и спокойно…

«Прошу…»

Плач становился все тише, все отчаяннее. Цепляясь за стены, волоча по полу тяжелые ноги, задыхаясь от одышки, Арман шел вперед… Винтовая лестница… пересчитанные спиной ступеньки и острая, жгучая благодарность богам. Арман не может сейчас сломать шею. Не сейчас. Сейчас он встанет и, не обращая внимания на боль в руке, пойдет дальше. Боль… это то, к чему он привык. Это не страшно. Страшно упустить плач, единственную светлую ниточку в густой отчаянной темноте.

Еще одна лестница. На этот раз Арман был осторожнее. Босыми ногами чувствовал он жесткий ворс ковра, через который пробирался холод каменных плит. Длинный коридор. Слишком длинный. Голые стены, холодные под ладонями. Тихий шелест шагов, тяжелое дыхание, отдающееся болью в затылке. И глухой стук сердца, отзывающийся на чужое рыдание.

Не плачь… прошу, не плачь, я уже иду. Еще чуточку… только не плачь…

Тяжелая дубовая дверь со скрипом поддалась под ладонями. Пахнул в лицо холодный воздух, влетел в коридор снег, и некоторое время Арман стоял на пороге, не веря.

Там, на улице, царила настоящая зима. Легкие хлопья, кружась в воздухе, покрывали небольшую площадку ровным одеялом… заметив на одеяле ком, Арман, не осмеливаясь дышать, босиком сбежал по ступенькам, голыми руками начал судорожно разгребать сугроб, пытаясь добраться до еще теплящейся жизнью сердцевины.

Глухо зазвенел тронутый ветром колокол. Порыв ветра разлетелся о невидимую преграду, швырнув в лицо Армана вихрь снежинок. Стало жутко. Он рыл сугроб, не чувствуя холода, и молил богов только об одном…

Жив, правда?

Арман с трудом перевернул выкопанное тело на спину и замер. В первый миг ему почудилось, что перед ним лежит брат. Казавшиеся черными в темноте, спутанные волосы, широко раскрытые глаза, глупая, и почему-то счастливая улыбка.

Но это не Эрр. Рожанин, окутанный сиянием силы. Проклятое дитя. Колдун, который казался Арману самым важным, самым желанным человеком в этом мире.

— Я пришел, мой архан, — прошептал мальчик, с трудом разлепляя посиневшие губы. — Я пришел…

— Слишком поздно, — заплакал Арман.

— Вставай! — на плечи Армана упал тяжелый плащ.