Вода все текла по ее плечам, бедрам, но даже если бы это был кипяток, она не почувствовала бы. Она улыбнулась и с укором прошептала:

— А как же карантин?

Он стиснул ее и провел губами по ее шее.

— Карантины могут предотвратить болезнь, но то, что мучает меня, уже нельзя предотвратить — только лечить. И только потом, после глубокого изучения болезни, начинающегося вот с этого… — Митч с нежной силой поцеловал ее.

Она обняла его за шею и приподнялась на мысочках, крепко прижимаясь к нему всем телом. Он покрывал ее лицо легкими, быстрыми поцелуями, их тела извивались под струей воды. Теперь между ними не было ничего, кроме все усиливающейся страсти.

Ее груди, мягкие и полные, прижались к его груди словно разрываясь от нестерпимой жажды его прикосновений. Его губы скользнули вниз по ее шее, плечам, в выемку между грудей, и, когда, наконец, они коснулись твердого розового соска, она стала задыхаться. Незнакомые ей прежде сдавленные хрипы шли из ее горла, как звуки необузданной страсти.

Он сжал руками ее бедра, его язык двигался по ее животу играя, легонько целуя, и в ней вспыхнуло такое острое, дикое желание, что она вся задрожала.

Она зарыла пальцы в его волосы. Какое-то время они, словно очнувшись, в изумлении смотрели друг на друга. Он молча поднял ее на руки и вынес из ванной. Через мгновение он уже держал ее в объятиях на постели, их возбуждение немного спало, чтобы вскоре разгореться с новой силой.

Ее руки начали гладить его тело, лаская — сильные, уверенные руки, раньше они были другие, но теперь, именно такие — горячие руки, которые обессиливали его, заставляли стонать, приводили в неистовство, делая его желание нестерпимым. Он бросился на нее, потом смерил свой порыв, стараясь быть нежным.

Она извивалась под ним, сопротивляясь, она хотела его мощной силы, а не нежности. Они достигли того предела возбуждения, когда страсть переходит в ярость. Лихорадочно дыша, они поднимались все выше и выше в своем желании, туда, откуда все кажется лежащим где-то далеко внизу. Под ними проплывал целый мир, а они уносились в вышину, просто два перышка, что взлетают от одного легкого вздоха.

Их дыхание прервалось; они замерли на одно долгое мгновение — и упали вниз, два перышка, плавно опустившись на землю, оставляя за собой тихие рыдания, доносившиеся с высоты.

Блаэр без движения лежала в его объятиях; у нее совершенно пересохло во рту, и она стала водить языком по губам. Она потянулась и вздохнула. Один раз, блеснув, ее глаза погасли.

— Теперь ты понимаешь, Митч, что это невозможно, — ее пальцы ворошили волосы у него на затылке. — У нас не получится даже через тысячу лет.

Он приподнялся на локте, и его взгляд был ласковым и не отрывался от ее лица.

— Но не будешь же ты рассказывать это моему телу? Оно-то определенно считает, что у нас уже получается, — он слегка улыбнулся. — Иначе, почему я чувствую, что ты — моя. Блаэр? Что бы ни произошло, так всегда будет. И это очень странно, потому что за последние годы я столько раз готов был поверить, что никогда не захочу иметь более-менее продолжительную связь с женщиной, ни с какой и никогда. Но я хочу. С тобой.

— Митч, — твердо произнесла она, — слишком рано употреблять слово «продолжительную». Не так уж давно ты меня просто ненавидел. Трудно поверить, что весь твой гнев так быстро прошел.

Он наклонился к ней и стал покрывать ее губы мягкими легкими поцелуями.

— О, он прошел. Всю последнюю неделю я не могу думать о том, чего я лишился, все мои мысли только о том, что я нашел.