|
- Если бы я не помнил вас в Мадриде и не ценил вашу доброту, я был бы вынужден прервать разговор, Пол. - Мало ли, что бы вы решили... Я бы его не прервал. Словом, Штирлиц ждет нас. Сэмэла и вас. Он хочет сделать заявление. - Это в высшей мере интересно, но сколь тактично с моей стороны встречаться с ним, если о нем пишет мистер Сэмэл? - А вы познакомились со Штирлицем десять лет назад в Бургосе. И он хочет увидеть Сэмэла в вашем присутствии. Билет за океан готов оплатить я. - Если мистер Штирлиц действительно обладает интересной информацией об ИТТ, я попробую - как вы посоветовали мне - обратиться в "Бэлл". - Звоните Сэмэлу... Хотя нет, не надо... Едем к нему. - Но это не принято. Пол! Я не могу приезжать к человеку без предварительной договоренности. - Слушайте, Боб, идите-ка вы к черту с вашим островным этикетом, а?! Харрис секунду раздумывал - обидеться или пропустить мимо ушей эти слова, рассмеялся и, поднявшись из-за стола, сказал: - Пошел. Того парня, что п а с его в Асунсьоне, Роумэн заметил сразу же, как только самолет, на котором летели Харрис, Сэмэл и он, приземлился в международном аэропорту Буэнос-Айреса "Изейза". Его машина не отставала ни на метр от их такси, когда они переезжали в "Аэрогару", - именно оттуда летали самолеты местной авиакомпании. Он сел в тот же самолет, который летел в Кордову. "Ну, погоди, Макайр, - думал Роумэн, то и дело оглядываясь на парня, - мы с тобой сочтемся, завтра вечером я сочтусь с тобой, плачет по тебе мой коронный правый - снизу вверх с перенесением тяжести тела на стопу левой ноги. Как же потешался Эйслер, когда я показывал ему этот удар, сколько грусти было в словах Брехта: "Милый Пол, это хорошо для американцев, когда они смотрят голливудские фильмы; фашизм побеждают не апперкотом, а головой, рассудком, логикой и убежденностью; идеей, говоря иначе"". Джек Эр теперь уже не делал вид, что читает газету; он тоже смотрел на Роумэна с неотрывной ненавистью; честный человек не будет так убегать от того, кто должен защищать его от наци; не зря во вчерашней телеграмме от Макайра было сказано, чтобы он был во всеоружии, вполне возможно, что о б ъ е к т перестал быть тем, кем был, допустимо предположить, что он на грани измены присяге: внимание и еще раз внимание... "Ничего, - подумал Роумэн, когда они через два часа приземлились в Кордове, - в конце концов даже если этот стриженый не один, мы сможем отделаться от них, нас четверо, только пока ничего не надо предпринимать, сначала увидаться со Штирлицем, я потом дам Штирлицу уйти, да и доказательства его невиновности в том, в чем его обвиняют, теперь абсолютны, пусть поцелуют меня в задницу все эти макайры и его стриженые ублюдки атлетического сложения". |
