..
...Штирлиц никак не мог проснуться, хотя понимал уже, что он летит в
самолете, что рядом с ним сидит Ригельт, а за плечо его трясет стюард -
наверняка что-то случилось.
Он спружинился, широко открыл глаза и сразу зажмурился: ослепительное
солнце пронизывало салон, пыль в его лучах казалась фрагментом декорации
какого-то балета; действительно, маленькие пылинки плавно, словно под
музыку, перемещались в воздухе. "Они меня усыпляют, - подумал Штирлиц, -
будто какие щелкунчики; единственный балет, который мне удалось посмотреть
с папой, там было какое-то действие, когда все засы..."
- Сеньор, - стюард снова потряс его за плечо, - вам надо заполнить
пограничную анкету, мы подлетаем к Рио-де-Жанейро...
Штирлиц заставил себя подняться с кресла. Ригельта рядом не было,
спал возле запасного выхода: "лишен страха", чудо что за адъютант у
Скорцени, с таким не пропадешь!
- Давайте вашу анкету, - сказал Штирлиц и потер лицо пальцами. -
Сейчас мы ее одолеем, голубушку.
- Вы знаете португальский?
- Нет. А зачем мне это?
- Вопросы напечатаны на португальском, сеньор, я переведу...
- Так ведь он похож на испанский... Разберусь, - улыбнулся Штирлиц.
Он полез в карман, за паспортом... В левом кармане паспорта не было, хотя
он был убежден, что положил его с билетом именно туда; не оказалось
паспорта и в правом кармане.
""Виньу верди" - понял он сразу же, - Ригельт специально открыл
бутылку без меня, ай да Ригельт, ну, молодец, ай да адъютант Скорцени, как
же он меня работнул, а?! И ведь в туалет его не потащишь! Ну, а что
произойдет, если я все же затащу его в туалет? Да нет, у меня на это не
хватит сил, он здоров, как бык. Да и наверняка он сжег мой паспорт в
туалете, когда усыпил меня. Он не случайно в этом самолете, теперь это
ясно. Я не мог себе представить игру, но игра идет. Участвует в ней
Роумэн? Нет. А кто иной мог так быстро связаться с Лиссабоном? Ну, вопрос
быстроты и надежности связи - это компромисс с самим собой, с моей верой в
Роумэна. Если операция планировалась, то он вполне мог организовать весь
этот спектакль с его похищенной девушкой заранее, за две или три недели до
того, как я п о д д а л с я ему... Хорошо, а если все же нет? Зачем ты
играешь с собой? - спросил себя Штирлиц. - Я играю с собой потому, -
ответил он себе, - что рухнула моя надежда: без паспорта никто меня не
выпустит с аэродрома в Рио. И в Буэнос-Айресе меня не выпустят, если
только я не обращусь к Ригельту за помощью. Все ясно, как божий день: я
должен обратиться к нему, в этом смысл их комбинации. Их? Чьей же? Стоп, -
сказал он себе, - я не зря пытался отвести Роумэна от этой комбинации. Я
имел к этому какие-то основания. Какие же? Не знаю. Но я чувствую, что я
не просто так отводил его, не из-за того, что он мне стал симпатичен. |